Большой театр выпустил последнюю премьеру сезона

Беглец, влекомый Ундиной, теряет чувство реальности. Фото Дамира Юсупова/Большой театр

Балетом «Ундина» на сцене Большого дебютирует Вячеслав Самодуров – один из самых успешных российских хореографов, художественный руководитель Екатеринбургского театра оперы и балета, обладатель премии «Золотая маска». За дирижерским пультом – Павел Клиничев. 

У нимфы водной стихии – давняя балетная история, хотя, возможно, и не такая блистательная, как у воздушной Сильфиды. Первый балет о Сильфиде появился в 1828 году в миланском Ла Скала. А за три года до этого тот же французский балетмейстер Луи Анри поставил  в Вене «Ундину». 

Ундина (она же Наяда и Русалка) впервые появилась на балетной сцене благодаря написанной в 1811 году повести немецкого романтика Фридриха де ля Мотт Фуке. За два столетия к этому сюжету обращались  хореографы самых разных направлений – от Тальони, Перро и Петипа до Хлюстина, Гзовской, Шперли или Лакотта. Музыка тоже была различных композиторов: Александр Горский, к примеру, выбрал  Шуберта и балет так и назывался – «Шубертиана». 

В 1958 году романтическая история привлекла внимание культового английского хореографа Фредерика  Аштона, заказавшего музыку немецкому композитору Хансу Вернеру Хенце. Модернист, по мнению современников-слушателей, и консерватор, хотя и  начинал как авангардист-радикал, для коллег, Хенце в результате сочинил самый известный из дюжины своих балетов. Эта образная, дансантная, очень театральная музыка (неожиданным образом «сплавившая» прокофьевскую лирику и находки Стравинского)  и легла в основу трехактного спектакля Большого театра в постановке Вячеслава Самодурова. 

Выпустив в нынешнем сезоне в екатеринбургской труппе собственную версию шедевра мирового сюжетного балета – «Ромео и Джульетту» Прокофьева, на главной сцене страны Самодуров обратился к жанру скорее абстрактному, пытаясь оперировать отвлеченными понятиями (Сон, Мечта, Любовь, Перепутье, Выбор).  И размышлять о ценности идеала, о цене бегства от действительности. 

Среди «действующих лиц» нет собственно героев.  Здесь только Беглец и Ундина.  В мизансценах первого акта – не взаимоотношения людей, а борьба сущностей, не обстоятельства, а коллизии. Наш век ищет романтического, но прожитое и переживаемое никогда уже не позволят отдаться ему наивно и безотчетно. «Ундина» в 2016 году – это  жесткий взгляд современного человека. Никаких атрибутов «белого балета». Место же экзотических декораций заняли  световые конструкции Энтони Микилуэйна. 

В  пластике в угоду «крупной теме» или «высокой идее» хореограф не пренебрегает мельчайшей проработкой. В балете обобщений нет общих мест – жете ради жете или силы как таковой. Как и музыка Хенце, хореография Самодурова образно и эмоционально богата. Так, дух морской стихии не только обозначен в сценографии, но изобретательно и поэтично претворен в движении (хореограф не забывает о происхождении слова «ундина» от латинского undo – «волна»). От артистов (Беглец – Игорь Цвирко, Ундина – Екатерина Крысанова) постановщик добивается внутренней концентрации, чувств крупным планом и мощного, упругого вброса  их в зал. Чего хватает, правда, только на один акт.  Во втором  – нараставшее напряжение, достигнув кульминации, увязает в бесконечных повторах, не найдя ни смыслового, ни хореографического развития. Условность обобщения время от времени разрушается неуместной конкретикой. Например, костюмы танцовщиков (художник Елена Зайцева), не привязанные ранее к эпохе или бытовой ситуации и выражающие скорее обыденность мира, дополняются вдруг (буквально на несколько минут) военно-морскими кителями, выбиваясь из стилистики спектакля, переводя борьбу идей в перипетии сказочной Русалочки в окружении офицеров. Окончательно стилистику разрушает акт третий – соло, дуэты и трио под невесть откуда опустившейся люстрой. Дивертисмент из старого балета. Разве что заканчивается он не свадебным апофеозом, а смертью героя. Его и всех ненужных двойников пинками выкатывают со сцены хладнокровные ундины.