Елизавета Авдошина  |
| Распад личности в 5D. Фото Олимпии Орловой/Электротеатр |
Электротеатр Бориса Юхананова продолжает работать на стыке театра и contemporary art: приглашать смежные сферы к сотворчеству в театральном пространстве, делать ставку на зрелищность новой формации – на сцене театра медиатехнологии соревнуются в равнозначности с человеком. Насколько это был продуктивный диалог в этот раз – каждый зритель решал сам на премьере театрального перформанса по пьесе английского культового драматурга Сары Кейн «Психоз», исполненного 19 актрисами и тремя видеополотнами в сопровождении раздробленного музыкального монтажа из «Немецкого реквиема» Брамса.
Сара Кейн – из поколения in-yer-face («прямо в лицо») британской «новой волны» 90-х годов, откуда и Марк Равенхилл, и Мартин Макдонах – драматурги, имена которых для России стали к сегодняшнему дню уже привычными. Тогда как пьесы Кейн практически не имеют сценической судьбы в нашем театре. Когда в начале нулевых появилась «новая драма», ее имя было в числе основоположников. А ее судьба – в литературных мифах, в том смысле, что это судьба человека, в которой грань между искусством и реальностью потерялась, как потерялась сама жизнь. Пьеса «4.48 Психоз» – предсмертная записка, хроника разлагающегося самоубийцы. В 28 лет Сара Кейн повесилась в лондонской психиатрической больнице ровно в 4.48 утра, оставив «протокол» диалогов своих внутренних голосов, где ремарки застыли между разрушительной бессмыслицей и кристально четкой фиксацией смыслов жизни.
Для того чтобы поставить несценичный текст, Александр Зельдович (кинорежиссер, известный по фильму «Москва» 2000 года) взял в соавторы арт-группу AES+F – художников видеоарта. Их визуальное повествование, ставшее «живым» фоном к каждой мизансцене, захватило сразу, подмяв под себя зрительское внимание. Из ярких всполохов потоков сознания выужены конвертируемые символы, и вот на зал надвигаются – в безумном увеличении – гигантские самки… кажется, тех самых богомолов, что съедают партнера после акта спаривания, экраны заполоняют полчища тараканов в пульсирующем тоннеле, из земли вырастают грибы, сквозь споры которых начинают проклевываться женские половые органы, медузообразные отрезанные груди истекают кровью, воительница из отряда насекомых, словно в компьютерной игре, сыплет ядерными боеголовками…
Почти каждая видеоинсталляция, в которой аллюзиями «закопаны» все, от Фрейда и Сальвадора Дали до Фриды Кало, – это шок, физиологический и эстетический. И если ты не последний ретроград, ты не закрываешь глаза, потому что видишь здесь особую силу – обратную красоту – не гармоническую. Смерть, секс, насилие и сумасшествие – это сквозные темы всего небольшого наследия Сары Кейн. И визуальный эквивалент для ее драматургии найден в постановке точно. В пьесе «Психоз» героиня ненавидит себя как женщину за потребность любить и как будто исследует свою женскую суть на пике конца – эрос и танатос, помните?
Протагонистку драматурга режиссер выводит на сцену в разных ипостасях (ее играют актрисы, противоположные по возрасту и темпераменту) – пожилой дамы, аляповатой толстухи, панкующей альтернативщицы, одинокой лесбиянки, писательницы-эксбиционистки и других образах. Что по большому счету достраиваются у зрителя в голове, чтобы хоть как-то оправдать речевой и движенческий, возводимый хаос на сцене.
Возможно, именно желание режиссера «упаковать» многоголосие в конкретные характеры и сцены выходит лишним. «На странице всего одно слово – и в нем драма», – писала Кейн. Текст, самодостаточный и принадлежащий к иному эстетическому коду, где нет вживания и переживания, а преобладает скорее констатация факта, – просто теряется за обилием приемов, призванных вывести его в ранг играемых, причем в градусе абсолютной трагедии. Именно так существует Елена Морозова, но ее партия в «хоре» женских голосов – одна из лучших. Выгибаясь в истерической дуге (Зельдович долгое время работал по первой специальности психологом), повисая головой над пустотой, она не выплескивает хаос вовне, а держит его в себе – и тогда описываемый вакуум, в котором душа хочет разъединиться с телом, становится ощутимее. Алла Казакова, еще одна прима труппы, играет гораздо ближе к сути – не распаляя в себе трагический накал, а существуя отстраненно. Кажется, главное беспроигрышное свойство постановки – в последовательном нагнетании чувства дисфории, густой, плотной. Освобождение приходит, но уже за рампой жизни.
Дарья Гармоненко 
