По "Трубадуру" – пли!

Средневековый сюжет в новой постановке перенесли во времена Первой мировой войны. Фото © Elena Bauer предоставлено пресс-службой Парижской оперы

«Трубадур» Верди в парижской Опера Бастий в постановке Алекса Уйе, одного из шести худруков авангардного театра La Fura dels Baus, получился настоящим блокбастером с участием звезд мировой оперы. В премьерном блоке участвовали Анна Нетребко и ее супруг Юсиф Эйвазов, правда, в разных составах. Вместе «Трубадура» они споют летом в Берлинской государственной опере.

Совсем уж радикально авангардного в этой постановке, правда, нет ничего, если не считать прослаивающего спектакль светового шоу с участием гробоподобных бетонных параллелепипедов, которые то встают рядами, как памятники, то угрожающе повисают над землей, как надгробные плиты, то уходят под колосники, призрачно подсвечиваясь, то пропадают под землей, обнажая окопы-могилы. Герои оказываются буквально над пропастью, то и дело перебегая над разверзшими свои объятья смертельно опасными черными дырами, подчас с риском для жизни. Во время одной из репетиций Анна Нетребко упала и сильно ушибла ногу, выйдя из строя на несколько дней.

В эстетике триллера была решена и афиша спектакля: две руки, опущенные в окровавленный ручей. Алекс Уйе в команде с художником-постановщиком Альфонсом Флоресом, художником по костюмам Люком Кастельсом и художником по свету Урсом Шёнебаумом перекинули мрачный средневековый сюжет во времена Первой мировой войны. И в целом не промахнулись, хотя, переведя сюжет в плоскость коммерчески эффектной оболочки, и лишили фактуру спектакля флера страшной тайны и готических ужасов. Но, как известно, в «Трубадуре» и в самом деле лабиринт причинно-следственных связей настолько запутан, что немного ясности отнюдь не помешало. Для этого понадобилось всего лишь нарядить артистов в костюмы названной эпохи, чтобы довольный радостью узнавания зритель дорисовывал все остальное по своему усмотрению. Хоровая группа со своими «лохматыми» котомками смахивала на беженцев, тема которых сегодня раскалена в мире до предела.

Представителю авангардного театра, однако, не хватило фантазии, чтобы гигантскую сцену Парижской оперы не занять зеркалом, визуально увеличивавшим то, что происходило на ее ближайшей к зрителям половине. Фигурка дирижера так и маячила в глубине сцены почти весь спектакль, как причудливый вечный огонек. В контексте такого антивоенного пафоса и оркестр в руках маэстро Даниэле Каллегари звучал, напротив, несколько военизированно, малокрасочно, досадно расходясь и обнажая швы в самых незащищенных прозрачных ансамблевых эпизодах.

Особой режиссерской работы, кроме качественной разводки, замечено не было. Присутствовавшая среди зрителей мировая дива Анна Нетребко на вопрос о том, кто есть кто – кто наши и не наши, немцы и французы или кто-то еще, ответила, что режиссер им ничего толком и не объяснил. Певица призналась, что была рада тому, что ее участие в этой постановке завершилось. Тысячной толпе слушателей – за неимением интересного режиссерского решения – ничего не оставалось, как наслаждаться высоковольтным вокалом, а в этой опере, как известно, можно услышать первачей фактически во всех вокальных амплуа: сопрано, меццо-сопрано, тенор, баритон, бас. Тренд Парижской оперы сегодня – активное включение в афишу суперзвездных имен наряду со звездами, только-только начинающими восходить на оперный небосклон. В двух составах парижского «Трубадура» можно было услышать Анну Нетребко, Екатерину Семенчук, Лучану д’Интино, Марсело Альвареса, Юсифа Эйвазова, Людовика Тезье, Виталия Билого, Роберто Тальявини. По велению судьбы и, вероятно, решению менеджмента, молодожены – Анна Нетребко в партии Леоноры и Юсиф Эйвазов в партии Манрико, собственно, трубадура – спели вместе только на генеральной репетиции. Партнером Нетребко на протяжении всех спектаклей с ее участием был давний игрок на вердиевском поле Марсело Альварес, а Юсифу Эйвазову было суждено петь с китаянкой Хуо Хе. Однако фанаты Нетребко уже забронировали билеты на июль в Берлинскую государственную оперу – Анна и Юсиф выступят вместе в остроумном спектакле Филиппа Штёльцля.

Юсифу Эйвазову досталась сопрано не последнего ряда, но, увы, лишенная магического обаяния его супруги. Сопрано Хуо Хе «наливала» партию своим крупным, жирноватым голосом, подчас пережимая и теряя чистоту интонации. Ее первый выход во второй картине первого действия очень напомнил мизансцену из булгаковской «Белой гвардии»: Леонора с ее дворянской прической, одетая в вязаную шаль до пола, на мгновение стала Леночкой Тальберг, вызвав поразительное ощущение дежавю. В этом спектакле центром притяжения слушательского внимания оставались тенор и меццо-сопрано – Манрико и его приемная мать, цыганка Азучена. Сливались они и по темпераменту. Многоопытная Лучана д’Интино изумляла разумностью распределения вокально-эмоциональных сил, следя за «температурой» своего вулканической силы голоса, «подбрасывая», где надо, «поленьев» и мастерски гася пламя страстей, уходя на нежное пиано в дуэтах с сыном, обреченным, как и она, на смерть. Выходы Юсифа Эйвазова были похожи на вспышки на этом черном солнце. Он выбегал на сцену, словно лев, заряжая энергией огромный зал оперы на площади Бастилии. Поющий в манере старой итальянской школы, он вызывал в памяти голоса великих певцов прошлого – Джильи, Лаури-Вольпи, Корелли. Все верха партии Манрико, включая верхнее, прорезавшее оркестр до в легендарной stretto, он брал с таким запасом, что хватило бы еще на пару коллег.

Свою карьеру Эйвазов выстраивает разумно, не гонясь за количеством, – как в старину, когда певцы думали о долгожительстве своего голоса. 2 июня певцу предстоит впервые выступить на сцене Мариинского театра в партии Отелло, а в октябре Юсифа и Анну ждут в Большом театре – в «Манон Леско» Пуччини. В августе эту же оперу они исполнят на Зальцбургском фестивале.  

Париж–Санкт-Петербург