Голос Надежды

Первый сольный концерт с оркестром Надежда спела в Перми. Фото Антона Завьялова предоставлено пресс-службой театра

Певица Надежда КУЧЕР, обладательница Гран-при престижного Международного конкурса оперных певцов Би-би-си в Кардиффе, дала свой первый сольный концерт в сопровождении оркестра на сцене Пермского театра оперы и балета. Окончившая Петербургскую консерваторию в классе профессора Тамары Новиченко, учителя Анны Нетребко и Вероники Джиоевой, Надежда исполнила арии зарубежных и русских композиторов, а завершила концерт виртуозным Концертом для голоса с оркестром Глиэра. Музыкальный критик Владимир ДУДИН обсудил с певицей ее последние достижения – специально для «НГ». 

– Казалось бы, после триумфа в Кардиффе вам должны были посыпаться предложения выступить с сольными концертами. Пермский театр оперы и балета всех опередил?

– Первое предложение о сольном концерте поступило от Петербургской филармонии, но его пришлось отменить из-за постановки «Травиаты» в Берлине. В Петербурге с сольной программой я выступлю в октябре  в Малом зале филармонии, а в Большом зале исполню «Семь ранних песен» Берга в сопровождении оркестра. Следом за Петербургом и Пермский театр оперы и балета мне предложил выступить с сольным концертом, и я с радостью согласилась. Дирижер Валентин Урюпин проделал колоссальную работу по подготовке этого концерта. Он очень талантливый музыкант. Поэтому все было очень живо и для меня очень легко.

В конце мая у меня будет концерт в Лондоне с пианистом Джулиусом Дрейком, который сидел в жюри в Кардиффе в номинации Song prize. 

– Как вы решились отправиться в Кардифф?

– Попасть в Кардифф я мечтала с отрочества, когда только начала учиться петь. Второй мечтой было поступить в Петербургскую консерваторию. Так что я целенаправленно двигалась в сторону Кардиффа много лет. Этот конкурс всегда будет иметь для меня колоссальное значение, если даже не большее, и после того как я там побывала. Я и представить себе не могла, на каком уровне там все это происходит. С конкурсом в Кардиффе не сравнится ни один европейский и тем более российский конкурс как по контингенту участников, так и по высочайшему уровню организации. Меня восхитила система судейства. Вопреки всем стереотипам, всякого рода «предсказаниям» журналистов результаты конкурса меня поразили. Я ехала туда с полной уверенностью в том, что победить в нем честно невозможно. Но, как видите, мои предположения разбились вдребезги. Моя победа там стала итогом колоссального адского многолетнего труда, доказательством того, что я иду по правильной дороге. И благодарю всех, кто мне помогал, к счастью, помощников было немало. 

– Недавно вы дебютировали в «Травиате» в Берлинской государственной опере. Вы остались довольны работой с Даниэлем Баренбоймом?

– С маэстро Баренбоймом до спектакля удалось поработать всего дважды: была одна спевка под рояль и один оркестровый прогон. Таким образом, мой первый спектакль был для меня генеральной репетицией, на которой мы с маэстро «примерялись». Но все прошло без каких-либо сюрпризов, а уже на втором все шло как по маслу. Была даже пара моментов, когда я спиной чувствовала маэстро. Что касается трактовки, то у меня вопросов не было. Я поняла, что он – приверженец игры по нотам, не любит отступать от авторского текста: никаких лишних фермат и т.п. Он даже ми-бемоль в арии Виолетты не одобрял. Но все же позволил подольше этот звук подержать.

– А много нового открыл для вас режиссер Дитер Дорн?

– Можете представить себе мое удивление, когда оказалось, что режиссер Дитер Дорн, ставящий «Травиату» в Берлине, видит Виолетту точно такой же, какой я узнала ее в Петербурге, когда готовила партию еще будучи студенткой III курса консерватории! Это был счастливый момент. Работал со мной тогда над ролью Виолетты замечательный Давид Исаевич Косаковский, раскрывший психологическое зерно образа героини. Он открыл для меня Виолетту в гиперклассическом варианте с ощущением внутреннего мира героини не как зрелой женщины, а как полуподростка, которой всего 20 лет. То, что она куртизанка – это не ее осознанный выбор, а вынужденная мера. Поэтому все, что снаружи – это маска, за которой скрывается маленькая девочка, мечтающая о настоящей любви и семье.

Дитер Дорн ставил акценты на отношениях между Жермоном и Альфредом с Виолеттой, ужесточая их, что добавляет еще больше ощущений уязвимости и безысходности. Работать на репетициях порой бывает просто невозможно: сердце рвется на части. Но надо постараться сделать так, чтобы оно вырывалось из груди не у нас, артистов, а у зрителя. Репетировать с Дорном очень интересно, мне безумно нравится динамика, которую он вкладывает в каждый эпизод. Нет ни единой остановки действия – все стремительно мчится. На мой взгляд, особенно активной получается сцена Виолетты с Жермоном во II акте. Обычно это выглядит очень скучно, а тут я не замечаю, как она пролетает на одном дыхании. 

– Большую роль в вашей творческой судьбе сыграл Теодор Курентзис. Под его управлением вы исполнили партию Доньи Исабель в «Королеве индейцев», принесшей вам «Золотую маску». Недавно вышел диск со «Свадебкой» Стравинского с вашим участием. Как вы попали в круг певцов маэстро?

– Я загорелась идеей отправиться к Теодору на прослушивание, когда решила уйти из Михайловского театра. Мой педагог Тамара Дмитриевна Новиченко попросила Теодора о прослушивании. Я приехала в Москву в Большой театр, где Теодор в тот вечер дирижировал, и он меня послушал, предложив приехать в Пермь – показаться его пермским коллегам. В Перми же сказали, что в штате у них достаточно певиц, работающих в моем репертуаре, поэтому они могут лишь приглашать меня по необходимости на отдельные проекты. Одним из них оказалась презентация хора Music Aeterna, где исполнила мотет Dixit Dominus Генделя и Miserere Аллегри. После этого выступления меня пригласили в театр, с чего и началось наше сотрудничество с Теодором.

– Курентзис известен своим чутким отношением к певцам. Как было в вашем случае?

– У Теодора потрясающий, уникальный слух, который дает ему видеть перспективу голоса. Такое ценное качество – большая редкость для вокальных педагогов, тем более для дирижеров. Я его называю поющим дирижером. Теодор никогда не позволяет певцам форсировать звук. Он сам обучался вокалу и всегда может проиллюстрировать голосом все что угодно, может помочь певцу, который зашел в тупик, найти иной путь звукоизвлечения, и у певца все начинает получаться! Он мыслит ассоциативно. Когда мы записывали «Свадебку», он посоветовал: «Представь, что ты стоишь на высоченной горе над пропастью и в руках держишь перед собой свою длинную косу – вот таким звуком и пой «Коса али моя ко... коса моя, косынька русая». Мы работали над каждым звуком в подготовке любой партии, которую мне довелось с ним делать. Он – перфекционист, поэтому и звучать у него все должно идеально.

– Насколько серьезен был ваш роман с барокко?

– Романа вовсе не было, пришлось по долгу службы. Но польза, безусловно, была. Cтаринная музыка «чистит» мозги и уши. А началось все совершенно внезапно. Сопрано Барбара Ханниган участвовала в проекте «Рамо-гала» с Теодором, но, когда поступило предложение записать эту музыку, не смогла приехать. Сроки горели, и Теодор предложил мне. При этом ноты дали сегодня, а записывать надо было послезавтра. Было безумно тяжело переключиться на стиль, в котором не работал прежде. Слух нужно по-другому настраивать. Грубо говоря, надо петь чуточку фальшиво – тогда в сочетании с натуральными инструментами получится чисто. А имея абсолютный слух, это сделать оказалось очень непросто. Я была на грани помешательства. К тому же записывающие сессии проводились по ночам. В итоге я приобрела колоссальный опыт и произошла «очистка» голоса и слуха от множества всяких ненужных элементов.