Дарья Курдюкова
Марина Лошак на фоне карнавальной афиши. Фото РИА Новости
«Ильязд. XX век Ильи Зданевича» – проект, сделанный усилиями ГМИИ, коллекционера livre d'artiste («книги художника») Бориса Фридмана, собирателя Георгия Генса, французского архива Ильязда, РГАЛИ, Музея театрального и музыкального искусства и Музея Анны Ахматовой, Отдела наследия Chanel и французских коллекционеров. Илья Зданевич, кроме того, что поэт, реформатор типографики, издатель, делавший из книги произведение искусства, дизайнер тканей и этнограф, в России был не то чтобы забыт, но оставался на периферии сознания как эмигрант. Долгое время советская цензура запрещала называть имена покинувших страну людей, поэтому его стихи впервые вышли только в 1994-м в антологии зарубежья. А спустя еще 21 год случилась наконец ретроспектива.
Хотя в этом большом, трехчастном и семизальном, если браться за цифры, посвящении Илье Зданевичу (1894–1975) в целом бал правят буквы, начинается выставка, правильно и символично, с картины Пиросмани. Тот написал этакий парадный портрет Зданевича в 1913 году. Парадный с поправкой, разумеется, на личность портретируемого и портретирующего: Зданевич, застегнутый на все пуговицы, стоит посреди леса, одна рука в кармане, другая опирается на пень. Что ж, манифест «Пощечина общественному вкусу» уже был опубликован Бурлюком, Крученых, Маяковским и Хлебниковым в 1912 году. И манифест, и портрет, не имея друг к другу отношения, были очень в духе времени. А Пиросмани был открыт братьями Кириллом и Ильей Зданевичами и Михаилом Ле-Дантю в 1912 году в Тифлисе, и даже если бы герой теперешнего музейного показа ничего больше не сделал, не написал, не придумал и не издал с Пикассо, Миро, Браком и еще целым собранием других художников ни одной livre d'artiste, все равно бы запомнился тем, что публиковал о самородке Пиросмани тексты и вместе с Кириллом начал собирать его работы.
Зданевич, поэт-футурист, создатель и апологет направления всёчества (изначально, кстати, всёчувства, признававшего все стили и декларировавшего принцип беспрестанного изменения, как у хамелеона), да наконец просто заумник – был невероятно деятельным. Что отнюдь не мешало ему быть и великим теоретиком, и это самое величие теоретика применительно к Зданевичу звучит почти всерьез. То он, студент-юрист Петербургского университета, открещивается от своего детского писания символистских стишков в пользу футуризма, то от футуризма в 1913-м переходит к всёчеству. То в 1915-м на русско-турецком фронте Зданевич – военкор петербургской «Речи» и ее тифлисского отделения «Закавказская речь», то он – сочинитель «дра» (заумной драмы). То он – участник археологической экспедиции, скрупулезно вычерчивающий планы древних храмов, включая давно уже ставшую мечетью Софию Константинопольскую, то он, в начале 1920-х через Константинополь перебравшись в Париж, сперва делает эскизы для шалей, которые создавала художница Соня Делоне, а потом по рекомендации Дягилева возглавляет бюро рисовальщиков у Шанель, патентует свой новый вязальный станок и, наконец, руководит главным заводом фирмы «Ткани Chanel». Тут показывают авангардные рисунки тканей и даже пару лоскутков, сделанных по эскизам Зданевича, но как это выглядело в виде готового изделия судить можно только по двум монохромным снимкам – зато позирует в костюмах сама мадемуазель Коко, кстати, «по совместительству» крестная мать дочери Ильязда (так он именовал себя с конца 1921 года). Наконец, в 1940-м заумник дебютирует в роли издателя livre d'artiste. Тут-то можно сказать «и понеслась»: livre d'artiste станет стихией Зданевича, и значительная часть выставки посвящена этой его страсти. Зданевич торопился жить, у него, похоже, была неутолимая жажда, жадность до жизни, так что читать его биографию не менее занимательно, чем разглядывать им созданное.
Хотелось бы посмотреть на выражение лица Зданевича, революционера книжной строки, разрешившего буквам прыгать по диагонали в оформленной Максом Эрнстом астрономической книжке «65 Максимилиана, или Незаконное занятие астрономией», одном из самых трудоемких изданий Зданевича, – так вот, что бы сталось, если бы он увидел сегодняшние электронные книги. В изданиях, осуществленных Ильяздом с художниками, важно все – от фактуры бумаги до хода мысли, визуализированного в том числе и через ритмику шрифта. Так что на выставке буквы действительно правят бал, причем порой буквально. Еще до всяких книг художника Ильязд, будучи секретарем парижского Союза русских художников, организует балы, и в залах висят сделанные то Михаилом Ларионовым, то Хуаном Грисом афиши «Заумных балов» (с игрой слов, разумеется, так что на французском из tra, созвучного зданевичевским «дра», разом вырастают и travesti, и transmental). Гоголевскому Башмачкину нравилось аккуратно выводить буквы, Зданевич предпочитал сочинять, делать заумные выводы из выводков букв, превращал эти самые буквы почти в орнаменты. Не только на страницах своих «дра» и на листах livre d'artiste, но и на имеющемся здесь эскизе с отделкой платья для Веры Судейкиной. При этом для поэта-издателя изображение равноправно с текстом, и к стилю каждого художника он относился с чуткостью. Что к лаконичным линеарным образам Пикассо, что к лиризму Шагала.
«Компания «41?» объединяет левобережный футуризм и утверждает заумь как обязательную форму воплощения искусства», – провозглашалось в единственном вышедшем номере газеты «41?» участниками одноименной группы (и то и другое названо было по широте Тифлиса, где они появились), среди которых был и Зданевич. Стараниями «41?» в том же году была издана зданевичевская книжечка «асЁл напракАт», а в 1930-м, когда газеты уже давно не существовало, а компания распалась, роман Зданевича «Восхищение» (экземпляры книг – тут же, правда, в витринах можно посмотреть только обложки), поскольку он продолжал использовать «бренд» издательства. Это – возвращаясь к началу и выставки, и пути Ильязда. А если про сегодня, так цитату классика-авангардиста показать бы хулителям современного – сегодняшнего «непонятного» – искусства.
