Дмитрий Бозин (сверху) в мистерии духа «Федра». Фото с официальной страницы театра в социальной сети Facebook |
Марина Цветаева – из тех больших поэтов, которые даже в самых лирических своих стихах часто ведут диалог с невидимым или даже очевидным собеседником, и тогда в ее стихах явно или опять же исподволь слышен этот голос слушателя или собеседника. Даже когда она пишет поэму или повесть, в этом тексте – точно уже подготовлено все для чтения со сцены. Неслучайно так часто появляются спектакли по «Крысолову», например, или вот сегодня в Москве можно увидеть сразу несколько сценических версий по «Повести о Сонечке».
Редкий актер, актриса в силах избежать пафоса, читая стихи Цветаевой, в которых много восклицательных знаков, даже когда сами эти знаки препинания отсутствуют. Кстати – вот Татьяна Васильевна Доронина, которую можно было бы «подозревать» в таком вот громком чтении, как раз умеет найти нужную интимную тональность, больше подходящую Цветаевой.
Из нескольких написанных Цветаевой пьес самые известные, как раз благодаря театру, – это «Федра» и «Приключение». «Приключение» живо в памяти зрителей, успевших посмотреть теперь уже легендарный спектакль Ивана Поповского с учениками Петра Фоменко, спектакль, которому нашли идеальное пространство в коридорах ГИТИСа. А «Федра» прославилась благодаря спектаклю Романа Виктюка, который он много лет назад поставил в придуманном Аллой Демидовой театре «А», театре без помещения, театре-идее. Как раз для такого вот как будто специально и была написана цветаевская «Федра», где чувство теснит и презирает мысль и уговоры разума.
Это был тоже легендарный спектакль, где рядом с Демидовой в роли Ипполита вышел Алексей Серебряков, сразу обративший на себя внимание. Такая вот случилась роль-открытие.
Это был 1988 год, сейчас о том спектакле можно найти такие слова: «Федра» – один из лучших спектаклей 1980-х годов и, может быть, самый серьезный и могучий спектакль Романа Виктюка…» Кому другому пришла бы в голову мысль пытаться войти снова в ту воду, сравниться с легендой, пусть и собственного изготовления? Кому, кому? – Виктюку, который бесстрашно лепит одну за другой вторую, третью, четвертую версию «Служанок», не боясь, что новую назовут бледной копией первоначальной, и, надо отдать ему должное, новые «Служанки» каждый раз удаются Виктюку.
К своему очередному юбилею – правда, не своему собственному, который только грядет в новом 2016 году, а к юбилею театра Виктюк выпустил новую «Федру». В отличие от «Служанок», где очень многое – как было, новая «Федра» Виктюка – другая совсем. Разве что золотые ленты, которые каре свисают сверху, напоминают о прежней «Федре». Когда эти ленты опускаются вниз, в этом золотом лесу легко заблудиться и потеряться. В той «Федре» режиссер дал волю высказаться женщине – Федре в исполнении, правда, одной из самых интеллектуальных и мужественных наших актрис – Аллы Демидовой, в новом спектакле – только мужские голоса. И тела.
Спектакль играют очень редко. После нынешнего декабрьского представления следующий – только в начале февраля. Вроде бы уже построенное, отреставрированное и отремонтированное для Виктюка здание знаменитого ДК на Стромынке, одного из мельниковских шедевров, так и не освоено театром, официально так и не открыто, и Виктюк продолжает играть на чужих «гастрольных» площадках. Очередную «Федру» сыграли на сцене ТЮЗа.
Скупо – разными оттенками серого – нарисованное на заднике здание «его» театра, рабочего ДК Константина Мельникова – прорисовано на заднике, чуть-чуть напоминая старый спектакль Виктюка по пьесе Радзинского «Старая актриса на роль жены Достоевского»: там Татьяна Доронина «билась» о неприступный фасад МХАТа в Камергерском, и вышедший вскоре после раздела Художественного театра этот художественный образ имел вполне драматический, даже трагический смысл. «Федре» Цветаевой, вообще – сюжете о Федре вроде бы лишние, чужие трагедии ни к чему, и все-таки Виктюку, который не боится избыточности, удается удержаться, не педалируя иные, привходящие, внешние обстоятельства выхода этой премьеры. Задник поднимается, оказываясь арьер-занавесом, за ним – ряд стройных, по пояс обнаженных актеров. Когда они вернутся туда и снова выстроятся в одну шеренгу, занавес и опустится, знаменуя развязку, финал. Между ними – два часа напряженного, экспрессивного цветаевского стиха, в котором, как уже было сказано, нет места женскому, слабому голосу. Тут, кстати, вспоминаешь о том, что греческая культура, к которой апеллирует миф о Федре, хоть и в более близком нам пересказе Цветаевой, – это культура мужчин, как и спор, диалог – мужское дело. Тезей (Александр Дзюба) узнается по черной футболке, на которой написано «Тезей», отговорив свои слова, возвращается к барабанам и продолжает мысль барабанной – военной – дробью. Федры как таковой в афише, в программке нет, есть Дух ночи, завладевший маской Федры, его играет Дмитрий Бозин.
Стремящийся к пластическому совершенству и в этом смысле – конечно, наследник таировских театральных идей, Виктюк выстраивает спектакль как цепочку эффектных, друг друга сменяющих стоп-кадров.
Спектакль о жизни и смерти, о любви, которая несет с собой смерть, – это спектакль и у Цветаевой, и у Виктюка – про вызов богам. Виктюк эту мысль подчеркивает включением цитаты из цветаевского дневника, из последнего: Цветаева в конце концов и сама бросила вызов Богу, когда полезла в петлю. «Федра» Виктюка – о трагедии богоборчества, о естественном – в этой схватке – бессилии человека. Стиху, как и жизни, противостоит тишина, Виктюк в этом новом спектакле добивается совершенства и в том, что касается управления человеческим телом, и стихом, и тишиной на сцене.