Настоящее – в возможности открыть другу душу

Все программы фестиваля Роман Минц придумывает сам. Фото Карины Градусовой предоставлено пресс-службой фестиваля

У любителей камерной музыки есть своеобразная «метка» – в рождественские праздники в консерватории проходит фестиваль «Возвращение». Организовали его тогда вчерашние студенты, которым очень хотелось сохранить связь с друзьями по учебе, – скрипач Роман Минц и гобоист Дмитрий Булгаков. За 19 лет фестиваль приобрел настолько солидную репутацию, что попал в шорт-лист премии Ассоциации музыкальных критиков Москвы. Впрочем, критики «Возвращение» всегда баловали своим вниманием – прежде всего за нетривиальные программы и возможность услышать редкую музыку в хорошем исполнении. О том, как складывается жизнь фестиваля, корреспонденту «НГ» Марине ГАЙКОВИЧ рассказал Роман МИНЦ.

– Роман, а расскажите, как начиналось «Возвращение»? Как из желания бывших однокашников поиграть вместе возник серьезный фестиваль? Как за два десятка лет складывалась история фестиваля с организационной точки зрения?

– В организационном плане, когда мы начинали, нам очень помог Константин Алексеевич Булгаков, который руководил Москонцертом. Но нельзя сказать, что Москонцерт занимался благотворительностью: организация помогала нам с площадками, но и забирала всю прибыль от продажи билетов. Первые участники сами платили за билеты, те, кто тогда жил за границей, останавливались у родителей или у друзей. Сейчас по такому же принципу мы работаем с Московской филармонией.

В этом году на фестиваль приедут музыканты из Англии, США, Германии, Швейцарии, из Воронежа и Санкт-Петербурга будут люди. Для того чтобы окупить транспортные расходы, гостиницы, издание буклета (он у нас всегда очень подробный, с аннотацией к каждому сочинению) и прочие организационные расходы, мы объявили краудфандинг. Каждый может пожертвовать любую сумму: за билеты или просто так – есть несколько «пакетов».

А между сотрудничеством с Москонцертом и филармонией был период, когда нам помогали меценаты, они покрывали аренду залов. А если оставались деньги, мы проводили еще серию концертов в течение года.

– Отсутствие гонораров – ваше правило?

– Да, гонорары не получает никто. Это ведь тоже непросто: даже если предположить, что мы будем их платить, начнутся расчеты – кому сколько? Один сыграл два раза – но длинные сочинения, другой три – но короткие, начнутся обиды. Поэтому гонораров просто нет, все это знают и именно это во многом позволяет держать внутреннюю атмосферу такой, какая она была с самого начала. То есть в «Возвращении» принимают участие только те, кто очень хочет играть. Сейчас, когда мы уже не студенты, когда всем ближе к сорока, этого действительно надо хотеть – раздвигать дела, отказываться от выгодных предложений, где как раз платят, и так далее.

Потом, кроме всего прочего – мы не фандрейзеры. В этом есть и положительный, и отрицательный момент. Организовать и спродюсировать мы можем, если есть деньги. Мы можем сделать программу, позвать людей, мы все знаем. Единственное, чего мы не умеем, это искать деньги. И мы оба отдаем себе в этом отчет. И тогда мы попробовали запустить краудфандинг.

– Насколько обновился состав участников фестиваля за эти годы?

– Конечно, он заметно обновился. Например, был в свое время «отросток» от фестиваля – «Детский альбом». Сейчас те самые дети – уже взрослые музыканты с карьерой, участники «Возвращения». Из тех, кто участвовал в самом первом фестивале, остались Яша Кацнельсон, Игорь Федоров, Дима, я и Боря Андрианов, если я ничего не путаю. Самое смешное, что в том первом фестивале участвовал альтист Геннадий Вал – сейчас он директор программ в филармонии, как раз он и ведет наш проект. А пианист Саша Кобрин, когда мы начинали, был совсем юный. Он подошел примерно на четвертом фестивале, сам, и сказал, что очень хочет у нас играть, и с тех пор он с нами. Причем он отказывается играть сольные вещи – согласен только камерные.

– К вопросу о камерной музыке. У меня всегда было ощущение, что для камерной музыки недостаточно приехать на каникулы и пару раз порепетировать. Недаром струнные квартеты, как коньяк, «выдерживаются» годами…

– Именно по этой причине у нас почти никогда не бывает струнных квартетов – для струнного квартета действительно нужны особые условия, несыгранность особенно заметна. Когда появляется фортепиано, все немного иначе воспринимается.

Но вообще сама культура камерного музицирования не предполагала этой специальной «сыгранности» – все премьерные исполнения камерной музыки, скажем, Бетховена или Шуберта, происходили именно так, с нескольких репетиций. Поэтому вопрос «настоящего» очень сложный. У ансамбля, который играет вместе 20 лет, может быть невероятное техническое качество. Но при этом может быть утеряно то настоящее, о котором вы говорите. Я знаю, например, ансамбли, где люди играли много лет вместе, но в жизни не разговаривали, а на репетициях передавали что-то друг другу через коллег…

Когда собираются несколько музыкантов, которые с точки зрения техники разговаривают на одном языке, они при помощи ушей могут за несколько репетиций сделать очень многое. А когда мы были совсем юными и готовились к первому фестивалю, то начали заниматься еще летом! Сейчас же у каждого из нас совсем другой уровень опыта, мастерства.

– Вы преподаете?

– Сейчас нет, но раньше преподавал в Гнесинке камерный ансамбль. Я изначально говорил, что специальность не буду преподавать, мне это вообще не интересно.

– Не удивлена. Но все-таки – почему?

– В далекой молодости, лет в двадцать, у меня было общение с Валентином Берлинским, я часто это вспоминаю. А он был человек, жестко излагающий свои позиции. И вот он произнес фразу, которая и мою творческую жизнь определила: «Я считаю, что камерная музыка – самая лучшая». Не то чтобы я слепо воспринял эту сентенцию, но для меня, для моего типа мышления камерная музыка – действительно самое лучшее. Это что-то личностное всегда, интимный разговор. Здесь при этом возможен и масштаб, и глобальное высказывание, но все равно это очень личное: рассказать друг другу о чем-то главном. И поэтому для меня очень важно, с кем происходит этот «разговор».

И как раз на «Возвращении» действует именно этот принцип – ты выбираешь себе партнеров для музицирования.

– Но ведь это очень утяжеляет и без того непростой процесс формирования программы!

– Так удачно сложилось, что мы с Димой делим эти проблемы. Дипломатичным общением с участниками фестиваля занимается в большей степени он. Замечу, что случаев, когда кто-то из участников очень категоричен, почти и не было, все друг к другу очень расположены. Я же больше люблю работать над программами, хотя и то и другое, конечно, мы делаем вместе.

– Программы у вас всегда очень любопытные. Как они возникают?

– По-разному. Иногда отталкиваемся от того, что появляется сочинение как основа. В прошлом году была программа про самоубийство, она выросла из квартета Брамса, который я много лет хотел сыграть. Я не сразу придумал, какую программу вокруг этого квартета можно построить. Но в результате мне показалось, что она очень интересная получилась, и, как говорят, оказалась самой веселой.

Или из абстрактной идеи возникает программа. Скажем, в этом году будет концерт, посвященный вариациям. У меня появилась мысль составить его программу цепочкой, чтобы каждое следующее сочинение было вариацией на тему музыки автора предыдущей пьесы. Это было тяжело, но вышло неплохо, мне кажется. Первое отделение идет из старины в современность, а второе обратно. Виолончельная соната Дюпора, Вариации Моцарта на тему Дюпора, гитарная пьеса Паганини на тему Моцарта, далее Вариации Джозефа Горовица на тему Паганини для квартета саксофонов. Во втором отделении – Вариации для контрабаса и струнных на тему пьесы «Слон» из карнавала животных Сен-Санса, их автор – современный венгерско-голландский композитор Геза Фрид. Далее: Сен-Санс, Вариации на тему Бетховена, вариации Бетховена на тему Генделя, а в конце – знаменитая ария Генделя из оперы «Ринальдо».

Второй концерт посвящен цыганской музыке, эта идея выросла из другого квартета Брамса со знаменитой цыганской темой в финале.

– «Цыганка» Равеля есть в программе?

– А вот ее не будет. У меня была идея, связанная с этим сочинением, но ее трудно реализовать, почти невозможно. Дело в том, что «Цыганка» была написала для скрипки и особого музыкального инструмента, своеобразного соединения рояля и цимбал. Но из них сохранились один или два, и не в Москве.

Не будет в этом концерте и «Цыганских напевов» Сарасате, но будет одна из Венгерских рапсодий Листа. А также интересное сочинение Кастельнуово-Тедеско – «Цыганское романсеро» для гитары и хора…

– Очевидных путей вы не ищете, это я уже поняла.

– Понимаете, удовольствие, которое я получаю, частично и в том, чтобы что-то придумать.