Дарья Курдюкова
Мысли – тоже орнамент! Фото автора
Выставка «ОР-НА-МЕНТ» – годовой отчет ДЭЗа № 5. Знаменитому ДЭЗу, открытой в 1980-х архитектором Михаилом Лабазовым студии, давно уже намного больше лет, чем каждому из художников на выставке. Их сейчас больше 40, и в начале каждого сезона дэзовцы придумывают общий сюжет, в котором потом каждый ищет свои вариации. В очередной кризисный российский год они взялись жизнь украсить, но в качестве орнаментов здесь появились и непривычные понятия, даже сомнения.
«Проходите, проходите – там получаются красивые снимки», – еще относительно недавно услышать такое от музейного смотрителя казалось невероятным. Собственно, к орнаменту тут подошли вопреки словарному определению – танцуя от прямого перевода (ornamentum – «украшение»), решились «расчихвостить» это понятие так и эдак и придумав, какие значения из него помимо тех, которых придерживается буква словаря, можно вытянуть, чтобы сделать вариацию на заданную тему объемной. Оно и логично, ДЭЗ № 5 работает с объектами, живущими в пространстве (в прошлом году их не зря показывали в Аптекарском огороде – с вывеской «Куда дует ветер?» они и правда были открыты всем ветрам), так что привычного про «регулярное ритмическое чередование и организованное расположение» цветочков-закорючек-палочек тут нечего ждать. Впрочем, у выставки есть несколько линий, они то встречаются, то идут дальше своей дорогой. От конкретных, вполне функциональных вещей (хотя садиться на местные скамейки не разрешено, но светильники – горят) эта история переходит к тому, что орнамент – не только часть быта-уюта, но и часть человека, внутреннего его мира. Оставаясь смешной, бойкой, яркой, выставка порой меняет интонацию и берет новый поворот.
В пору Facebook и Instagram для украшения бытия тут, конечно, тоже имеется свой ассортимент котиков (в негласном противостоянии любителей котов и собак за последних отчитываются столы – «Фруктовые Ссобаки», именно с двумя «с», Софьи Миндлин). От «взлетающего» в виде торшера «Кота Фонаря» (он же Офонаренный и Афоня) Антонины Мавринской до придуманных Филиной Руленко в эпическом духе «Кошачьих хроник: Эпоха фруктов, овощей и ягод». Вообще музейные залы кураторы Егор Ларичев и Георгий Никич превратили в подобие жилища, фантасмагорического по виду, где мебель и мысли овеществляются, образуют какой-то общий игровой ландшафт, по крайней мере игровую, импровизационную атмосферу студии, как кажется со стороны, улавливаешь в дэзовских выставках всегда. Мария Суркова «Ползком» (по названию панно) рассматривает земные недра с «охотой хищных и нехищных червей»: они разноцветные, светятся, и их копошение напоминает успокаивающую абстракцию. Неподалеку глядит уже в «недра» небесные Марьяна Ларичева, пересказывая на своем панно со светящимися огоньками-звездами «Тайны галактики». А между землей и небом – нет, не из песни Цоя, там тянется вверх сцепленная из рук лестница («По рукам/Take Low Road» Софьи Романовской). Как рукопожатие, как чувство локтя, как то, к чему можно приложить руку, но не пойти по рукам.
В «ОР-НА-МЕНТе» еще нужно читать подписи. Многие в принципе тяжело переносят этот музейный жанр, но тут не сводит скулы – в экспликациях рассказывают истории (сохраняя авторскую стилистику). Заставкой ко всей выставке выходит рассказ Ивана Дикунова к «Орнаменту из ламп» – про страну торшеров, ламп и фонариков 700-летней давности, где «главным был старый мудрый фонарь. Пока он правил, в стране творился порядок». Потом начались распри и война, и тогда молодые революционеры из Торшерска свергли нового правителя Лампска и в государстве снова настал мир… Этот первый «кадр» выставки – составленный из светящихся белых ламп контур лампочки Ильича, большое в малом, «рама» в виде волшебной лампы для других просматривающихся сквозь нее работ.
У здешнего «ОР-НА-МЕНТа» свободная композиция, втягивающая в общую мозаику «Картину, Корзину, Картонку», то есть светильники (включая «Молекулярного шляпоносца» Семена Гейченко или спасающего от плача «Летающего шута» Елизаветы Зельдович), шкафы, скамьи, котов и, например, «Глазанта Радужного» у Ивана Егорова или «Стену обороден(ен)ия» у Василия Каменского (тоже как пример «вещей… состоящих из мелких повторяющихся частей). Но вдруг некоторые мысли, объекты, слова и вещи вступают в тонкие рифмы. И если в одном зале будут «Поступки» Аси Заславской, так в другом – «Проявленные сомнения» Аглаи Дацковских. Поступки – то яркие, то сходящие почти на нет, едва заметные следы башмаков (созданного, сказанного, спетого) на белых полосах из материала, каким обычно обкладывают хрупкие вещи. Эти полосы свисают со стены, как обои, которые то ли станут, то ли не станут клеить. А сомнения – раскадровка: чей-то силуэт, несколько раз по-разному п(р)оявляющийся на прозрачных пластиковых листах – и отбрасывающий тени на стену.
В музейном доме с персонифицированной обстановкой героями становятся и поступки, и сомнения, и мысли. Отдельный зал организуют (и «держат»!) «Мысли» Михаила Заславского, облака-клубки спутанных проволок с хаосом букв, который по ходу вашего движения, по ходу времени вдруг собирается, например, в иронично-созерцательное «растекаясь по древу, мысли образуют орнамент». Визуализация – в движении – того, как «мысль промелькнула». След поступка и сомнения, «слепок» мысли и то, что между проволочками-нитями сквозит, как между строк. Мысли, сомнения и поступки – тоже орнамент жизни. Украшение.
