С флером и суфлером

Французская кинозвезда на сцене московского театра. Фото с сайта Театрального фестиваля им. Чехова

«Вот что значит быть виртуозом. Это уже дело божественное: творить из ничего», – писал Влас Дорошевич об актрисе Савиной. Так хочется сказать и про Изабель Юппер, впервые представшую перед российским зрителем как театральная актриса  благодаря Чеховскому фестивалю, завершившемуся спектаклем театра «Одеон» в постановке его интенданта Люка Бонди.

Но если под «ничего» Дорошевич понимал пьески драмоделов XIX века, которым автор «Ложных признаний» Мариво не чета, то здесь имеется в виду скудость текста режиссерского, отсутствие жесткого решения со стороны Бонди. Порой кажется, что пьеса едва не самоигральна. Мизансцены сочинены как бы с оглядкой на лекала дорежиссерского театра, декорация Иоханнеса Шутца – обломки традиционного павильона. А в программке, кстати, указан суфлер, как вам это понравится?

История о том, как молодой человек поступил управляющим к богатой вдове, чтобы добиться ее руки, а заодно, кажется, и состояния, если и отвечает современной жизни, остротой и оригинальностью сегодня не блещет. Бонди, на счету которого есть известные постановки по Мариво, явно отталкивался не от актуальности пьесы, а от индивидуальности Юппер. Для режиссера умение актрисы-«кружевницы» (вспоминается ее ранний фильм) вычерчивать движения души со всеми нюансами созвучно с психологическим мастерством комедиографа XVIII века. Роль Араминты совпадает с «темой» Юппер, здесь видятся отсветы ее знаковых ролей. Пробуждение чувств, женственность, высвобождающаяся из плена социальных условностей. Кажется, у этой Араминты комплекс маленькой девочки при деспотичной матери…

Спектакль, призванный представить актрису сверхкрупным планом, на cамом деле отходит от бенефисной подачи звезды. Режиссер выпускает Юппер на сцену задолго до того, как зрители расселись по местам, а в зале погас свет. Вместе с партнером она делает странные пластические движения, словно разминается и находится скорее на грани между самой собой и образом. Возможность зарядить зал ожиданием примы (пьеса, между прочим, написана так) заранее исключена. Юппер удается и далее сохранять легкость и незавершенность рисунка: не только пластического, но и речевого. В ее изумительно красивом голосе преобладают вопросительные и удивленные интонации.

На гастрольном показе Юппер заворожила и показала себя потрясающей театральной актрисой. Мы знаем кинозвезд, у которых на сцене роль невольно раскладывается на кадры. Юппер держит роль как единое целое и приковывает внимание огромного зала, при этом твое зрительское соучастие кажется процессом интимным. Возникает ощущение камерности, будто актриса играет для тебя, и только. В спектакле есть романтический привкус, томление души, особо «проговариваемое» в паузах и специально оставленных лакунах между сценами. Персонажи говорят, говорят (французская драма отличается словесной плотностью), а потом фрагменты павильона разъезжаются, в пустом пространстве мерцают звезды, Юппер одиноко стоит и молчит. Но на смену ее музыке речи является музыка души. Лакуны спектакля заполняются веществом иррациональным, тем, что не выражается словом.

«Ложные признания» никак не ансамблевый спектакль, здесь группа лиц с центром, сильным и очевидным. Играют знаменитости, но почти каждый из группы лиц по-своему функционален. Будь то шаржированная мать Араминты, блистательно сыгранная Бюль Ожье, или молодой герой в исполнении Луи Гарреля, ставшего популярным после «Мечтателей» Бертолуччи. Кстати, тот случай, когда качества актера, привлекающие на экране, не очевидны на сцене. И хотелось бы спросить, чем Араминту сразу так привлек Дорант – Гаррель, да вот Юппер, связанная с остальными невидимыми нитями, интуитивно восполняющая пробелы партнерства, каким-то образом оправдывает всю логику роли. Она показывает, как закрытая, усталая, но не потерявшая привлекательности женщина раскрывается чувственным импульсам, как в ней просыпается азарт и даже проглядывает проказница. Не Дорант причина ее любви, она сама захотела влюбиться. Может, даже обмануться.

 Действие приближено к нашему времени, но остановилось где-то во второй половине XX века. Нет здесь агрессивных ритмов XXI века. Все окрашено ностальгической и щемящей интонацией. Ощущение, что для Бонди теплый шлейф чувств затерялся где-то там, в эпохе Эллы Фицджеральд, пение которой аккомпанирует видимости благополучной развязки. Но только вот героиня Юппер, в финале посаженная любимым на камин, одиноко сидит, так и не обретя опору под ногами. Спектакль завершается резко, как лампочка потухает: намек на зыбкость и мнимость счастья.

В эпоху громких режиссерских месседжей Москва увидела актерский спектакль с доверием к слову (а в чем-то и недоверием). Почему нет?  Тем более что Юппер предстала в довольно неожиданном свете. Судя по киноработам, она может быть жесткой и жестокой по отношению к своим героиням, а особенно к их романтическому флеру. Увидеть ее такой наивной, лиричной и незащищенной не только по пьесе, но и по техническим условиям спектакля, было счастьем.