Киплинг Хьюстон на репетиции. Фото Олега Черноуса предоставлено пресс-службой театра
Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко готовится к последней в этом сезоне премьере: впервые на московской сцене будут представлены балеты знаменитого американского хореографа Джерома Роббинса. Ученик Роббинса и его последователь, хореограф Киплинг ХЬЮСТОН рассказал о своей работе Александре ШАПОВАЛ в эксклюзивном интервью для «Независимой газеты».
– Для истории американского и мирового музыкального театра и балета значение фигуры Джерома Роббинса крайне велико. Однако российскому зрителю его творчество, к сожалению, пока мало знакомо. Расскажите, пожалуйста, в чем заключается уникальность его художественного стиля, его ценность для современного зрителя?
– В первую очередь уникальность Джерома Роббинса определяется самой эпохой, в которую он родился и жил. Он наблюдал расцвет радио, феномен немого кино, появление первых звуковых фильмов, приход телевидения. Он знал театр таким, каким он был до распространения кинематографа, каким его не видел ни один из его учеников, родившихся уже в 50-е. Более того, Роббинс был не просто свидетелем распространения искусства, эволюции театра и расцвета авангарда, но был вовлечен в полномасштабный рост целой индустрии изнутри. С детства он был погружен в артистическую среду: с одной стороны, сестра, артистка труппы современного танца, привила ему любовь к балету и желание заниматься им, с другой – он впитал в себя культуру водевиля, любимого развлечения американцев, дух Бродвея. Эти два направления – балет и бродвейские мюзиклы – станут определяющими в его творческой жизни.
– Долгое время вы работали с Роббинсом, танцевали в его труппе в New York City Ballet. Трудно ли было войти в среду NYCB?
– Я присоединился к NYCB в 1975 году, когда был совсем молод и только начинал свой путь (Киплингу Хьюстону было около 18 лет. – «НГ»). Я многое знал о Джордже Баланчине, основателе NYCB, но мало был знаком с творчеством Джерома Роббинса до его возвращения из Бродвея в большой балет. Я вырос в семье, далекой от бродвейских шоу и мюзиклов, и с трудом могу припомнить, когда вообще в доме играла музыка. Мне приходилось всему учиться. Тем не менее я довольно быстро вошел в театральную среду. Я буквально жил в театре, приходя в 9. 30 утра и покидая его после 11 вечера. Такой режим был наилучшей театральной школой для меня.
– Вам посчастливилось работать с легендами американского – и мирового – балета, более того, стать частью его истории. Вы застали последние годы работы самого Баланчина. Какой основной профессиональный и творческий опыт удалось вам вынести для себя за время работы?
– Баланчин обладал настоящим Гением обращения с людьми. Он знал имя каждого члена команды, к каждому обращался по имени, каждому уделял особое внимание. Представьте себе труппу из 20 человек – каждому артисту лично он мог сказать: «Я очень ценю, как ты сделал это движение сегодня». Это означало, что он не только заметил, но и запомнил особенности или перемены стиля каждого танцора. Такое внимательное отношение распространялось не только на танцоров, но и на музыкантов, на офисный персонал – на любого члена команды. Искусство взаимоотношения с командой – важный профессиональный опыт, который я вынес из работы с Баланчиным.
До прихода в балет я ни малейшего представления не имел о процессе создания спектакля. Наблюдая, как признанные мастера ставят хореографию, режиссируют балетные постановки, постепенно я понимал, что балет – это не просто движения. Не менее важно правильно выстроить эти движения, подобрать гармоничные костюмы, грамотно осветить сцену и выбрать подходящую музыку. Создание спектакля – настоящее искусство, и освоил я его благодаря именно Джерому Роббинсу. Не менее важным знанием, которое он дал мне, стало мастерство создания комического. Скажем, чтобы шутка работала, постановщику необходимо правильно рассчитать «комедийное время»: выверить каждое слово и движение артиста по времени. Заставить зрителя рассмеяться – такое же большое искусство, как и научить артистов «производству смеха». Это очень непросто; фактически комедия – наиболее сложный и серьезный вид постановки. Никогда не видел, кстати, чтобы комедианты смеялись в ходе работы.
– Тем не менее «Концерт» – именно комедия. Перед вами стояла непростая задача обучить московскую труппу «производству смеха», для балета довольно непривычного явления в принципе. Какие трудности предстояло преодолеть вам в работе? Легко ли ложилась новаторская американская пьеса на российскую почву?
– На самом деле сюжет пьесы трудно назвать американским. Юмор «Концерта», как и большинства произведений Роббинса в целом, довольно универсален, и со времени первой постановки спектакля (в 1956 году. – «НГ») ничуть не устарел. Он отсылает к юмору первых немых фильмов, понятному в любой точке земного шара вне зависимости от языка. В этом плане переносить произведение на новую почву не пришлось, однако возникли другие трудности. В отличие от других балетов, которые вошли в московский спектакль (красивого сентиментального «В ночи» и па-де-де «Другие танцы»), «Концерт» – скорее не балет в классическом понимании слова, а театральная постановка с элементами балета. Поэтому подход к нему совершенно иной: артистам нужно забыть обо всем, чему их учили, отойти от принятых в классическом балете правил и даже действовать вопреки им. Невероятно трудно закрыть глаза на многочисленные годы обучения и тренировок, а еще сложнее – на протяжении 30 минут придерживаться «неправильного» образа, не начать на автомате делать так, как учили раньше.
– Как московская труппа справлялась с непростыми и новыми для них задачами? Приходилось ли вам быть строгим с артистами, чтобы заставить забыть привычные правила?
– Приходилось быть не строгим, но требовательным. Первое, о чем я просил их – быть абсолютно естественными. Действовать как в жизни, делать все по-своему, одним словом, импровизировать. Ведь движение, которое не исходит изнутри, является механическим, что неплохо работает в классическом балете, но не в театре и тем более в комедии, где необходимо показать публике небалетную эмоцию. Было сложно – иногда приходилось вытягивать импровизацию «клещами», в этом плане было даже проще сдерживать чрезмерную импровизацию, лишь бы она происходила вообще. Однако постепенно удалось достичь результатов – некоторым артистам по-настоящему блестяще удалось забыть балет и делать театр (смеется).
Вторая – и наихудшая – вещь, которую я требовал от труппы, – учитывать то самое «комедийное время», или тайминг, о котором шла речь выше. Буквально по секундам приходилось считать, когда нужно произносить реплику или делать движение, чтобы шутки сработали, чтобы не затянулась пауза. Такой опыт был абсолютно новым для артистов, но тем сильнее было их желание покорить эту вершину, овладеть этим мастерством. И в итоге вершина поддалась: вчера на репетиции я смеялся от радости – ребята производили просто идеальный тайминг для каждой шутки. Выдавали именно то, что нужно, и это прекрасно работало.
– То есть можно сказать, что вы остались довольны работой с московской труппой?
– Очень! Труппа очень сильная, работалось с ней замечательно. Я считаю, Игорь (Зеленский, художественный руководитель балетной труппы театра. – «НГ») проделал отличную работу в подборе артистов – ребята в труппе в высшей степени талантливы. Я надеюсь, что полученный ими в ходе нашей работы опыт выхода за рамки поможет еще больше раскрыть их потенциал и расширить творческие горизонты в будущем, значительно обогатит их как артистов.
– Значит, со всей уверенность можно говорить, что московскую публику ожидает красивая, большая и удивительная программа!
– Это действительно так. Перед зрителями будет представлен широкий спектр творчества Роббинса. Красивейшие балетные постановки «В ночи» и «Другие танцы» (в одном из составов которых, к слову, задействованы мировые звезды – Сергей Полунин и Наталья Осипова. – «НГ») способны согреть сердце, пробудить лирические чувства. «Концерт» же поставит все с ног на голову, удивит и заставит смеяться. В целом программа так составлена, что каждый сможет найти что-то свое, обязательно получит удовольствие и не уйдет разочарованным. Вас ждет по-настоящему прекрасное зрелище.