Дарья Курдюкова  |
| Объект Александра Бродского – один из лучших на выставке. Фото автора |
Выставка «Палладио в России» о влиянии знаменитого итальянского архитектора на отечественные варианты классицизма, она была задумана как жест многовековой дружбы России и Италии и в рамках Года туризма показана прошлой осенью в венецианском Музее Коррер. Сейчас ее, собранную по десяткам музеев, привезли в Москву, расширили и предъявили теперь двумя частями не то чтобы в разных концах города, но далеко друг от друга – в Царицыне с самого конца XVII века до 1917 года и в Музее архитектуры – все, что было потом.
Показ этот получился в жанре «дорогу осилит идущий». И потому, что архитектура в России «болела» великим итальянским архитектором с петровских времен и вплоть до XX века, вот Иван Жолтовский, скажем, был апологетом Палладио, что и подчеркнул в строгом классицистическом облике знаменитого дома на Моховой с так называемым колоссальным ордером, тянущимся почти во всю высоту здания. И потому, что примеров замечательные кураторы из Эрмитажа Аркадий Ипполитов и Василий Успенский подобрали столько, что в какой-то момент уже начинаешь думать, уж не, как сейчас говорят, в режиме ли реального времени в анфиладах Царицына и Музея архитектуры проходят тут путь классицистических экзерсисов отечественной архитектуры.
Даже если бы Андреа Палладио (1508–1580) построил только виллу «Ротонда под Виченцой» – частный дом, место уединения в виде купольного храма с портиками (!), только вичентинскую «Базилику» с ордерной аркадой (потом получившей название «палладианского мотива»), да еще там же театр «Олимпико» с классически же оформленным задником сцены, сквозь пролеты которого будто бы разворачиваются перспективы улиц, и только вичентинскую Лоджию дель Капитанио с колоссальным двухъярусным ордером, – он бы остался законодателем классицистической архитектурной моды. Но построил он много, оставил след и в церковной архитектуре (в венецианских соборах зодчий придумал наложить друг на друга два фронтона), экспериментировал с «пазлом» ордер (одноярусный и колоссальный), арка, ордерная аркада – и всегда, как и подобает хорошему архитектору, был чуток к архитектурным деталям. К тому же написал трактат-«бестселлер» «Четыре книги об архитектуре». Классический – значит, образцовый, а витков классицизма в России, как известно, было много вплоть до сталинского времени. Вот на выставке зачем-то и решили чуть ли не всю классицистическую традицию показать как оммаж великому итальянцу. Первый русский перевод его трактата появился в 1699-м и выполнен был, как считается, одним из князей Долгоруковых, сподвижником Петра I. Вернее, это еще был даже не перевод, а компиляция из разных писаний об архитектуре, но счет палладианству в России повели оттуда.
В выставке-хронике приключений Палладио, то есть палладианства, в России показывают и очевидные остановки, без которых, конечно, невозможно обойтись, раз уж они составляют главные страницы истории российской архитектуры, и почти невероятные. Из ожидаемого и необходимого – разумеется, зодчие Джакомо Кваренги, Николай Львов и Чарльз Камерон, поскольку любовь к классицизму в Россию шла и через моду на английский вкус, английскую усадьбу и – в противоположность французскому, подстриженному и облагороженному до последнего цветочка и листочка, регулярному парку – на английский пейзажный парк. Тут вспоминаешь вдруг, как в гоголевских «Игроках» Утешительный характеризовал помещика Дергунова, мол, «люди у него воспитанны, камергеры, дом-дворец, деревня, сады – все это по аглицкому образцу. Словом, русский барин в полном смысле слова». Ну и обязательные пункты генеральной палладианской линии так и идут вплоть до Жолтовского, например, процитировавшего виллу Пояна Палладио в фасаде московского кинотеатра «Победа». Идут они, затрагивая попутно и живопись, где непременно мелькают идиллические усадебные домики – и у Борисова-Мусатова, и даже у Кандинского в картине «Усадьба Ахтырка».
Но гораздо интереснее, когда кураторы пускаются играть и шутить. Вот они «отрываются», доводя «генеральную» классицистическую линию до грани абсурда, предъявляя то рисунок с проектом дровяного сарая Николая Львова для своей родовой усадьбы «Никольское-Черенчицы», то рисунок Кваренги с кухней-руиной в Царском Селе, то эскиз Ноя Троцкого с проектом «районного душа» в Петрограде, то созданный в 1937-м Андреем Буровым проект дачи для Любови Орловой. Классические формы сгодятся везде.
Тут еще нужно сказать, что каталог получился отдельным произведением искусства об искусстве, исследованием, в котором огромный пласт материала, фактов и тонких наблюдений подается заразительно интересно. А выставка, будто не в силах остановить «девятый вал» примеров и тех самых наблюдений, что были так хороши в каталожных статьях, вязнет в кажущихся бесконечными чертежах, планах, картинах… Фактурно экспозиция довольно однообразна, и для специально интересующихся архитектурой она полезна, но увлечь зрителя, не питающего особой страсти к архитектурной графике, ей вряд ли под силу. Она его может ненароком задавить. Дело доходит до того, что рядом с рисунком Андрея Белогруда с классицистической усадьбой Разумовского в Батурине появляется еще деталь: уже лишь фрагмент колонны той же усадьбы, колонны обветшавшей и меланхолично окруженной травой и цветами. Зачем? Шутка о тоске по классицизму вообще или желание не упустить еще одну мелочь? Непонятно.
«Палладио в России» в итоге выглядит, несмотря на то что есть тут и живопись, и декоративно-прикладное искусство, скорее бумажной выставкой. И по иронии судьбы на общем фоне больше других запоминается «Предпоследний день Помпеи» представителя не палладианства, а «бумажной архитектуры», нашего современника Александра Бродского. Без арок, колоннад и купола, но в целом тем не менее тоже с классицистическим эхом, небумажный, из любимой им необожженной глины созданный восьмиэтажный дом, накренившийся и медленно уходящий в небытие. Как эхо традиции.
