Марина Гайкович
Хибла Герзмава в роли Медеи.
Фото Олега Черноуса предоставлено пресс-службой театра
Музыкальный театр им. Станиславского и Немировича-Данченко открывает для российского слушателя оперу Луиджи Керубини «Медея» – так же как в середине прошлого века это сделала для Европы Мария Каллас, партия древнегреческой царицы стала одной из ключевых в репертуаре певицы.
В Москве есть своя Каллас – Хибла Герзмава, и верность певицы с мировым именем любимой труппе позволяет музыкальному театру совершать вот такие репертуарные подвиги. Чем ближе к финалу, тем более весомое место в партитуре занимает фигура Медеи, а третье действие за небольшим исключением превращается в ее адский монолог.
Недаром из забытия вернула эту оперу Каллас – чтобы опера произвела заслуженный эффект, нужна не просто певица экстра-класса – но харизматичная, волевая, сильная драматическая актриса. У Хиблы – оставляя за скобками свободу и виртуозность как само собой разумеющееся – отточена каждая фраза, ее пение не нуждается в подстрочнике – она интонирует не столько ноты, сколько смыслы. Ее Медея – не безумная, не по-женски мстительная фурия, а жрица, положившая себя на алтарь любви, а потом его же и разрушившая. Ее действия не человечны, но надчеловечны, и потому простому смертному понять и оправдать их невозможно.
Ее «храм» – заброшенный пляж, ее ритуалы – чистка кукурузы, кадила – утлая утварь, облачение – черное платье и тяжелые ботинки. Взгляд Медеи — почти как взгляд Медузы горгоны – тяжелый и смертоносный, как и ее месть. Смягчается она только в присутствии детей, но в отчаянной внутренней борьбе между матерью и жрицей побеждает последняя, сеющая смерть. Ясон, поверженный, остается на узкой полоске песка и вот-вот будет завален глыбами бетонных тетраподов.
Огромные «четырехногие» блоки устрашающе смотрят на зрителя с первого действия, постепенно продвигаясь все ближе и ближе к краю сцены. Это, собственно, и есть единственный элемент декорации, исключая помост в глубине сцены, где вторым планом идут сцены свадьбы и оплакивания Главки.
Вот такой простой, но крайне выразительный образ нашли режиссер Александр Титель и художник Владимир Арефьев для этого спектакля. В первом же действии тетраподы обрамляют небольшой пляж, где загорает Главка с подружками, здесь же стоит маленькое прибрежное средиземноморское кафе (только по облику священника в сцене венчания мы понимаем, что это Греция). Здесь же играет маленький джаз-банд: пианист, кларнетист и ударник первую сцену исполняют в легкой джазовой манере.
Больше этот прием нигде не повторяется, но тем самым слушателя ориентируют по времени действия – это, очевидно, первая половина XX века. Зритель же и так ориентируется по женским купальным костюмам с шортами и мужской военной форме: Ясон-победитель приносит Креонту трофей и получает в жены Главку. Железный остов тетрапода, положенный на бок, венчает песочницу, где играют дети Медеи, здесь же ее «храм». Как было сказано выше, в финале бетонная стена покроет этот пласт истории (правда, поролоновые конструкции смешно подпрыгивают, что несколько смазывает впечатление).
Ансамбль музыкального театра работает под стать примадонне: особенно выделяются Нажмиддин Мавлянов (Ясон), очень техничный и выразительный, и Ксения Дудникова (Нерис), чья способность к состраданию оттенила суровый образ Медеи.
Главный дирижер театра Феликс Коробов, верный себе, не терял динамики (не в смысле динамических оттенков, но в смысле развития драмы), спектакль прошел в хорошем темпе и на эмоциональном острие, а только за одну чудесную интермедию с солирующим фаготом перед сценой Нерис оркестру и дирижеру стоит аплодировать.
