Кому в Воронеже жить хорошо?

На «Золотой маске» показали спектакль «День города» Камерного театра из Воронежа режиссера Михаила Бычкова. Спектакль вошел в конкурсную программу (малая форма).

Спектакль, который ставится в технике verbatim, не последняя театральная новость. Можно даже сказать, что с легкой руки Театра.doc, а также убедительных поисков в этом направлении в рижском Новом театре у Херманиса, и в театральной России начали возникать очаги такого рода.

Режиссер воронежского Камерного театра Михаил Бычков поставил спектакль «День города» так, как зачастую это делается в Театре.doc. Актеры пошли в народ в поисках фактуры, записали монологи земляков, которых приметили. Принесли «материал» режиссеру, сложившему исповеди воронежцев в спектакль, в цепь монологов. Горожане ведут свой рассказ на местном празднике — День города.

В эстетике минимализма, в камерном формате через простодушные режиссерские приемы, а материал и не предполагает иных изощренных постановочных подходов, актеры один за другим выдвигаются к авансцене со своим правом на монолог. Справа от зрителя маленький эстрадный круг. Жители Воронежа — они же рассказчики, они же и певцы с репертуаром песен убийственного оптимизма, исполняемых в День города, когда из всех репродукторов, на эстрадах, наспех сколоченных, зарабатывают певцы, на так называемых, народных гуляниях.

На заднике будут сменяться проекции – кадры кварталов города, впрочем, такие в любом городе можно снять многоэтажки, идущий по зимнему городскому шоссе троллейбус.

Те, кто будут повествовать о себе в этом спектакле, в подавляюшем большинстве, обычные люди. Вот они группой застыли в луче света, смотрят на салют, но праздник города не рождает никакого праздничного настроения. Нет его ни у цыганки, не любящей Воронежа, потому что здесь все грубые, другое дела «у нас, во Владимире», — сообщает зрителю она, качая запеленатого в шаль ребенка. Пенсионер начинает монолог с фразы, так знакомой, которую доводилась слышать на пространствах от Ярославля до Новосибирска: «Все распоряжаются московские». Завод дышит на ладан, вот-вот уничтожат. Пенсионерка вспоминает военный и послевоенный город. Любит оперетту с того послевоенного времени и даже исполняет арию на свой лад, понимая, что высокие ноты не осилит, о чем простодушно сообщает.

Но эти монологи, тем не менее, не окажутся самыми сильными, прежде всего потому, что актеры все равно отнесутся к ним как к ролям, нового уровня достоверности тут не случится.

Сумеют услышать задачу режиссера, овладеть этой техникой не только ради истории того или иного воронежца, а ради того, чтобы овладеть новым уровнем правды, иным способом актерского существования, который бы помог зрителям довериться наблюдениям театра, не все актеры.

Особо запомнится актер, сыгравший молодого человека в инвалидном кресле. Через его монолог о компьютерных программах, о переписке в социальных сетях, раскрывается стеснительный рыжеволосый парень, который то и дело прячет свою застенчивость за улыбку. Под свой легкий смешок, про разговор, как бы, между прочим, встает во все социальном, моральном ужасе жизнь молодого инвалида в нашем обществе. При том он умудряется жить с достоинством, несмотря на тотальное одиночестве. Пишут ему, признается этот милый рыжеволосый парень, только по делу. Не может, не хочет посещать никакие мероприятия, поскольку гордый парень. Не желает, чтобы его в коляске поднимали по его просьбе мужики-охранники. Ему стыдно их просить, «они не должны гробиться на меня!», — сообщает он в своей исповеди. Чем проще и безыскуснее его речь, тем становится невыносимее. Особенно, когда ты видишь счастливое лицо паренька, потому что он получил именное приглашение на вечер, ему гарантировали, что у него с передвижением не будет проблем. К нему впервые обратились как к человеку!

Исповедь молодой девушки, не способной сообщить родителям о своей любви к девушке, — еще один уровень новой правды. Актриса сразу же хватает быка за рога. Уже в том, как она сидит, сложив ногу на ногу, закрутив свое тело в кресле, видно, как человек загнан в угол. Она не может найти выход. Страх обнародовать свою любовь и желание жить свободно, чувство к своей подруге и мечта о ребенке, — обо всем этом повествуется она тоже через улыбку, но улыбку совсем другую. Кажется, чуть-чуть, и мы станем свидетелями истерики, мы чувствуем, как невыносимо ее бытие, и все равно, она находит силы на то, чтобы хоть как-то, хоть чуть-чуть гуманизировать мир, провод социальные акции в поддержку изгоев общества.

Вот милая интеллигентка, как полагается в очках, нежным голосом повествует о том, как и почему вспоминается детство, когда она садится на маршрут автобуса. От этой детали вырастают и другие, милые, теплые, живые, и ты вослед ее рассказу вспоминаешь и свое детство, и свои выезды на природу в выходные, когда бабушка и дедушка с утра укладывали в сумки пледы, всякую снедь, ракетки и воланы для бадминтона. И они учили, как эта скромная труженица, радоваться трудовым деньгам, но вот ее выросший сын, которого она водила в театр, читала ему прекрасные книги, уже не верит матери и советует вечером выйти на центральную площадь и посмотреть, на каких машинах ездят его сверстники и сверстницы. И у нее остается вопрос: насколько же жизнь справедлива?