Не говорить с детьми о смерти

Cтарые кожаные чемоданы, поставленные на попа, крошечные куколки с печальными лицами, изображающие взрослых и детей из большой семьи варшавских евреев, витражное окошко католической церкви, немножко искусственного снега – вот и все обжитое (но и театральное – рука Эмиля Капелюша видна в жесткой устойчивости композиции и теплом, темном свете) убранство спектакля Евгения Ибрагимова, который в качестве материала взял два прозаических текста Януша Корчака, выдающегося педагога и замечательного писателя, в 1942 году вместе со своими воспитанниками погибшего в Треблинке.

Тайным, но прозрачным подтекстом рассказов мальчика Владека (Тарас Бибич) о своем детстве, является страшный конец всех героев и самого автора в газовой камере. И хотя впрямую об этом трагическом будущем не сказано ни полслова – разве что в скрипичной партии петербургского музыканта Бориса Кипниса, который сидит в уголке сцены и изредка «комментирует» происходящее, – думаешь о нем каждую минуту спектакля. Еще только начиная работать над Корчаком, режиссер Ибрагимов говорил, что хочет следовать одному из его заветов – даже перед концом не говорить с детьми о смерти, а вспоминать их счастливое прошлое. Раскрывая внутренности чемоданов, где прячутся длинные лестничные пролеты окраинной Варшавы, куда в кризис вынуждены съехать родители Владека, и фрагмент комнаты с комодом из старой квартиры, вешая изъеденное молью бирюзовое платье матери на вешалку, режиссер предъявляет нам вещественные доказательства чужого прошлого – и эти предметы, «улики», свидетельствуют против безжалостности тех, кто вмешался и разрушил чьи-то жизни.

Переезд – это всегда интересно. Пожар – мечта любого мальчика. Создать «Союз рыцарей чести», где будет свой детский парламент и свой кодекс чести (отдать карамельку ребенку-инвалиду из твоего двора, не брать чужого, не мучать животных) – вот это дело! Тарас Бибич, выпускник мастерской Вениамина Фильштинского питерской Театральной Академии, щеголяя то грубостью, то наивностью, рассказывает и показывает, беря в руки куколок и передвигая их с «крыши дома» на «каток», из «школьного класса» на «танцплощадку», наконец, взлетая с ними в воздух, историю без скидки на внешнюю детскость своего героя, но транслируя его простодушие и открытость. Он взрослый, этот Владек, просто потому, что уже знает про тяжелые обстоятельства потерявшего работу отца и своими ушами слышал, как толстая бездетная хозяйка лавки, нанявшая его подсчитывать выручку, просит у матери удочерить их малютку Абу. Наконец, он взрослеет в тот день, когда вся семья, оторопевшая от горя, не вышла за весь день на улицу, потому что умер от болезни его младший брат. «Об этом я не хочу говорить», – в отчаянии махнув рукой, бросает Владек, но на самом деле весь спектакль Ибрагимова – о том, что говорить нужно.

Спектакль, сделанный одним из самых талантливых российских кукольников (живущим, правда, в Чехии), на деле уходит от чисто кукольной «парадигмы» – объекты и куклы, сделанные Натальей Мишиной, здесь являются подспорьем для актера, но сами по себе неподвижны. Но их застывшее присутствие становится сильнейшим эмоциональным фоном, на котором разворачивается во времени и пространстве история взросления мальчика в ситуации уродливой мутации современного ему мира. Эти кукольные копии конкретных людей, чьи лица мы могли бы увидеть в чужом семейном альбоме, и есть безмолвные свидетели. На руках у матери – сверток с малышом. Рядом – тот самый младший брат, который скоро умрет. С другой стороны – отец, который, если иметь в виду собственную биографию Корчака, сойдет с ума. Поставив рядом живое и мертвое, настоящее и прошлое, смешное и печальное, Ибрагимов поместил нас в точку незнания – тот самый момент, когда ты еще не стал взрослым и можешь захотеть навсегда остаться маленьким.