Галина Коваленко
Художественный руководитель Большого драматического театра имени Товстоногова Андрей Могучий занимается обновлением театра. Судя по тому, что свой спектакль он назвал «Что делать», сняв знак вопроса с названия романа Чернышевского, он знает, как обновить академический театр. И знает, кто ему в этом поможет из коллег, пригласив эстонского режиссера Эльмо Нюганена на постановку спектакля. «Томление» английского писателя Уильяма Бойда на сцене Каменноостровского театра. В Таллиннском городском театре он уже поставил этот спектакль и, по мнению эстонской критики, спектакль «близок к совершенству». Зная работы Эльмо Нюганена, включая «Пианолу» по Чехову, такая оценка сомнения не вызывает.
Уильям Бойд с успехом дебютировал как драматург, адаптировав два произведения Чехова - рассказ «У знакомых» и повесть «Моя жизнь». Он скромно не называет себя автором пьесы, считая себя лишь бабкой-повитухой. Английский театр многим обязан русскому драматургу, и английские адаптации Чехова и постановки известны далеко за пределами Англии.
Главный герой Бойда – московский адвокат Лосев, персонаж рассказа «У знакомых». Приезд Лосева в усадьбу, где прошла его юность, пробуждает в нем многое. Над рядом сцен витает атмосфера «Вишневого сада», в персонажах угадываются его обитатели. Бойд увидел в Лосеве alterego Чехова, не писателя, не доктора, но покорителя женских сердец. Задуманная автором адаптация превратилась в ныне модный biopic, а вышедшие в последние время книги о Чехове дают обширный материал. Одно из самых востребованных исследований «Жизнь Антона Чехова» принадлежит английскому чеховеду Доналду Рейфилду. Книга построена на письмах и документах. Бойд же старается вложить в симпатичного Лосева, для показа чувств и ощущений, которого Чехову хватило одного рассказа, чувства, пережитые Чеховым на протяжении всей жизни. Возникающее piano любовного томления достигает crescendo, охватывает почти всех персонажей, но как же оно далеко от «пяти пудов любви» в «Чайке»!
Во всеобщее томление вторгаются персонажи повести «Моя жизнь», предстающие непозволительно упрощенными. Главный герой Мисаил ушел из своей благополучной дворянской семьи, глава которой городской архитектор. Мисаил пошел в народ, став «опрощенцем», как говорили о таких людях. Он мучительно ищет смысл жизни, пытаясь понять философа-маляра Редьки и других людей. Есть в повести и любовная линия. Мисаил неудачно женится на дочери инженера Марии Викторовне. В пьесе она носит имя несчастной сестры Мисаила Клеопатры и обретает черты вульгарной нимфоманки. Диалоги настолько далеки от чеховских, что совестно их читать. Мисаила по просьбе отца вызывают к губернатору, и тот говорит с ним «тихо, почтительно». У Бойда же речь губернатора напоминает ворчанье Савельича, обращенное на Пугачева, которому Гринев отдал заячий тулупчик в «Капитанской дочке» Пушкина. И подобных примеров достаточно. Я не буду бросать камень в профессиональных переводчиков Ольгу Варшавер и Татьяну Тульчинскую. Так написал драматург! Хотя эстонский критик Борис Тух и выказал предпочтение эстонской переводчице Ану Ламп. Проблема в другом. Мы имеем счастье читать Чехова на родном языке. Я отнюдь не отрицаю, что эстонскому режиссеру, эстонской публике и эстонскому критику Чехов в интерпретации английского писателя понятней и ближе. На русский язык эту пьесу не надо было переводить, хотя научный анализ этой пьесы был бы интересен. Отличный сюжет для небольшой филологической статьи.
Я отнюдь не русофил, и адаптации пьес Чехова Майкла Фрейна, Тома Стоппарда, американца Дэвида Мэмета мне знакомы, и я их принимаю. Мне нравятся пьесы на темы чеховских сюжетов ирландского драматурга Брайана Фрила. Но Чехова Бойда на русской сцене я не хочу видеть, как и «Записную книжку Тригорина» моего любимого Теннесси Уильямса и «Доброго доктора» Нила Саймона.
Эти заметки навеяны спектаклем Большого драматического театра имени Товстоногова. В нем заняты очень хорошие актеры. Эстонский критик писал о таллиннском спектакле, как воплощении изящества, но перенесенный на сцену БДТ, он далек от изящества. Исключение представляют костюмы Реэт Аус. Идея костюмов, действительно, изящна. Женщины носят платья всех эпох, включая викторианскую, эпоху модерн, 20-х годов ХХ века и до современного костюма. Этим подчеркивается неизменность женской природы, в какую бы эпоху женщина не жила.
Большой драматический театр внес колоссальный вклад в русскую сценическую чеховиану знаковыми спектаклями Товстоногова «Три сестры» и «Дядя Ваня». Эта традиция на новом этапе в новой, современной эстетике, включая эстетику постдраматического театра, продолжена Львом Додиным интерпретациями «Дяди Вани» и «Вишневого сада». Ограничусь примерами культурной столицы. Вот еще один. В одном из кафе предлагается коктейль «Могучий». В этом нет ничего плохого, у нас есть «Путинка». Но словесный коктейль под названием литературно-драматургическая часть удивляет непросвещенных зрителей, прочитавших сие словосочетание на обороте программки. Что оно означает? В театре есть штатный драматург или руководитель литературной части именуется на западный манер dramaturg. Вероятно, это тоже веяние обновления. Но оно проявилось не лучшим образом в выборе пьесы Уильяма Бойда.
Санкт-Петербург
