Григорий Заславский
Флиртуют все. Фото предоставлено пресс-службой театра
Актер Александр Яцко дебютировал как режиссер в родном ему Театре им. Моссовета, поставил комедию Александра Грибоедова «Горе от ума» и сам сыграл роль Фамусова. Это обстоятельство как будто позволяет сказать о возвращении к старому театру, где первый актер отвечал за мизансцены. Но предположение, которое приходит в голову, в первые минуты спектакля о том, что Яцко как режиссер старается умереть в актерах, скоро оказывается ложным, а уж во втором акте фантазия постановщика забывает о наличии каких бы то ни было границ. Их и нет в искусстве.
Яцко, до сих пор хранивший в стенах Театра им. Моссовета режиссерскую «невинность», тем не менее совсем не режиссер-дебютант. В середине 90-х в жестоких антрепризных условиях он поставил две хроники Шекспира, даже придумал для своего театрального детища название – «Русский Глобус» и с художником Сергеем Бархиным подумывал о строительстве в Москве театра на манер лондонского оригинала. Актер с запоминающейся внешностью и своей особой, можно сказать, напористой манерой, Яцко давно уж мог бы тянуть на себе репертуар, но так вышло, что в Театре им. Моссовета нет ярко выраженного премьера, их всегда было несколько. И хотя нельзя сказать, что его фильмография скромна – каждый год три-четыре названия добавляется к списку прежних киноролей, но все-таки главные его роли сыграны в театре.
Для своего режиссерского дебюта в родном театре Яцко выбрал «Горе от ума». Произведениям из школьной программы угрожает всегда одна беда – даже самые лучшие спектакли убивают походы всем классом, и эта неизбежная боль давно уж подтачивает все-таки крепкие основы спектакля Сергея Женовача в Малом театре. Александр Яцко частично обезопасил себя от этой «плохой наследственности» тем, что выбрал для своего «Горя…» маленькую сцену «Под крышей», где нескольким классам будет уже не разойтись. Здесь другие, более интимные условия игры, а следовательно, и восприятия. Но сам спектакль поставлен с размахом, с приметами большого стиля. Даже занавес, обычно здесь отсутствующий, в «Горе от ума» имеется (за сценографию отвечает сам Яцко, художник по костюмам – Виктория Севрюкова).
Когда занавес открывается, зритель видит полукруг дворянской гостиной с печкой в центре и многочисленными дверями в спальни, и, пока дом спит, режиссер дает публике возможность поочередно послушать храп и сопение всех домашних. Но это – когда занавес открывается, а до того на сцену выходят музыканты, а с ними Александр Яцко, в современном костюме и в галстуке, с бас-балалайкой в руках, и вместе они исполняют знаменитый вальс Грибоедова. Такой вот «эпиграф».
Начало спектакля выдержано во вполне классических тонах – в уважении к тексту: Лиза, как и положено ей, валится со стула, из-за дверей Софьи слышится то флейта, то фортепиано, в свой черед, с корабля на бал, врывается Чацкий в кедах converse, но в целом – вполне классический, узнаваемый герой. Другое дело, что, обратившись к классическому тексту, Яцко, прочитывая его, обнаруживает не только возможность переодеть всех героев в современные платья, кого в кеды, кого в куртку-аляску, как Репетилова, но прежде всего – свежесть текста, его, так сказать, жизнеспособность, что, конечно, важнее всех внешних петличек и аксельбантов, которые, кстати, вовсе не мешают воспринимать Скалозуба совершенно сегодняшним служакой. Конечно, нынешняя публика «не ловит» юмора в словах о наградах и победах в 13-м году и за 3 августа, очевидных современникам Грибоедова, зато замечает, как не в силах этот герой в исполнении Дмитрия Щербины уловить смысл любой долгой фразы, а реагирует в любом разговоре на три-четыре последних, к нему обращенных слова. Тут сразу становится смешно, и потому Скалозуб не раз срывает аплодисменты.
Здешний Чацкий (Артем Ешкин, приглашенный из Театра им. Пушкина) – крикун, свои монологи он не проговаривает – прокрикивает, не обращая внимания, что его хорошо было б слышно, если бы он говорил в несколько раз тише… Вообще, интересно, что Яцко довольно определенно указывает, можно сказать, возвращает в своем спектакле старинные амплуа, и Чацкий у него – скорее простак, а не резонер. В остальном – узнаваемый, наш родной хипстер, зауженные брючки, светло-коричневые туфли. Молчалин (Владимир Прокошин) – тихий, немного сутулящийся, пугливый молодой человек со спутавшимися волосами… Тут каждому найдены краски, открывающие дорогу к пониманию героя. Деталь, становящаяся ключом, – вроде леденцового петушка на палочке в руках Софьи.
Все первое действие кажется, что Яцко совершенно погрузился в сильно увлекший его текст. Но это – обман, долго сдерживать свою бурную фантазию у него не получается, и сразу после антракта режиссер отпускает поводья. В программке написано, что музыка, которая звучит в спектакле, написана Грибоедовым. Джазовые стандарты, сопровождающие сцену домашнего вечера у Фамусова, тянут на открытие: до сих пор за Грибоедовым никто ничего подобного не знал! Ладно, пусть будет джаз. Но почему не рэп, не рок-н-ролл? Когда одно можно заменить на другое, ясно, что это все – не для этой истории.
Конечно, и во втором акте случались прозрения, в классическом духе вроде танца Хрюминой-бабушки, роль которой Яцко отдал Ирине Карташевой. Но это – короткий эпизод, вставной номер в нескончаемой джазовой вечеринке. Танцуют все. И Хлестова, и Тугоуховские, и Горичи, и Чацкий… Но чем больше они танцуют, тем тоньше и прерывистей связь спектакля с первоисточником. Отпуская фантазию на волю волн, режиссер, увы, теряет было налаженные и крепкие отношения с текстом. Конечно, Репетилов в аляске смешнее, чем просто Репетилов. Но в такие фантазии обыкновенно пускаются те, кто не понимает, что им делать с текстом, а у Яцко так все складно получалось. И ведь ни скучно, ни грустно не было совсем.
