Дарья Курдюкова
Владимир Яковлев в залах Мультимедиа Арт Музея. Фото с сайта www.mamm–mdf.ru
Его 80-летие, принимая эстафету у прошедшей весной выставки Литературного музея, МАММ отмечает с Фондом Владимира Яковлева, основанным в 1999-м Александром Кроником и Леонидом Огаревым, которые вместе с Ольгой Свибловой и Анной Зайцевой и курируют показ. Здесь около 80 работ 1950–1990-х годов, объединенных заглавием-строчкой Геннадия Айги «Бывает сон как зренье…», и все это спроецировано на судьбу художника, поскольку Яковлев – художник-биография.
Выставка сделана довольно просто, но это редкий случай, когда в таком просто-рассказе брезжит почти кинематографическая нота. Потому что интонации начала и концовки, завязки и развязки вступают в противоречие, и только после «последних кадров» (тут – буквально после закрывающих все это фотографий и фильма) все увязывается друг с другом, закладывается какой-то последний, необходимый элемент, чтобы все срослось воедино, чтобы вы вспомнили, как по-другому это начиналось.
Начиналось в спокойном ритме импрессионистических пейзажей яковлевского деда, Михаила Николаевича, идиллических и в рисунках «Набережной» и сбора урожая, и в маслом по холсту написанном «Строительстве Дворца Советов», светлой и пронизанной воздухом работе. После революции Михаил Яковлев жил в Европе, участвовал в оформлении посольства СССР в Париже, женат был на бельгийке, и его сын – отец Владимира Яковлева – Игорь учился в Брюссельском университете. А потом семья решила вернуться в Страну Советов.
Война и эвакуация «распорядились» так, что Владимир Яковлев смог отучиться всего шесть классов и в школу пошел в 11 лет. Потом зарабатывал как ретушер и фотограф в издательстве «Искусство» (здесь, в самом начале, лежат штатив и «Смена 8М»), а в 1956-м в Москву приехала знаковая выставка Пикассо – та самая, на которой Илья Эренбург успокаивал находившихся в состоянии ажитации людей, чтобы ждавшие выставки 25 лет подождали еще 25 минут. Яковлев «вынес» оттуда для себя пикассову «Кошку, схватившую птицу» (ту работу 1939-го из парижского Национального музея Пикассо не привезли, но есть более поздняя «Кошка, пожирающая петуха») – она сделалась лейтмотивом его искусства. У молодого художника было слабое зрение, но тогда еще было далеко до того, как к середине 1970-х видеть он почти перестал, вернее, по словам Владимира Янкилевского, мог «сканировать» предметы, почти вплотную к ним приблизившись, далеко до того, как в начале 1990-х зрения осталось 5% и двумя операциями восстановить его смогли только до 30%. И до интерната для душевнобольных тоже еще было далеко, там с небольшими паузами он пробыл с 1984-го и до смерти в 1998 году.
Яковлев – художник-биография, его жизнь – живопись на преодоление обстоятельств, недуга, времени. Его упрямая, интровертная, трогательная зацикленность на одних сюжетах – цветок, кошка, птицы вообще и петухи в частности (с почти человеческим выражением глаз и с вытянутыми шеями, так что отчего-то вспомнилась «Скрипка Ротшильда» с «Марфой, похожей в профиль на птицу, которой хочется пить»), экспрессивно-примитивистские, с самодостаточной поступью почти дорожного знака, но ему не родня, поскольку у Яковлева сквозит надрывность простоты, незащищенность рука об руку со стойкостью и эмоциональность колорита, который все время меняет ноту звучания, – все это да. Но попутно он то уходил в экспрессивную же, поллоковского толка, абстракцию, то искал в абстрактных рисунках созвучия стихам Геннадия Айги, то рисовал карандашные портреты, откликающиеся разом на кикладских идолов и на Модильяни с выразительностью будто пустых глазниц его портретов, пробовал что-то супрематическое. А есть у Яковлева, напротив, «Двойной портрет» с тональными серо-черными градациями и широким мазком – почти в духе Александра Древина. Подобно Вейсбергу, подобно Вулоху, Яковлев лаконизм мог свести до белого на белом, пуская в 1992-м темперой по оргалиту «Белый кораблик». Но если у Вейсберга живописная «партитура» (сейчас удобно сравнить, его выставка в фонде IN ARTIBUS практически через дорогу) формуется из разноцветных, штрих к штриху, точек, если Вулох тянет тугие линии, Яковлев делает эскизно, оставляя местами видной основу, более быстрым движением кисти лепит суденышко. Лепить так он мог не только картины. В 1992 году, когда из интерната на время его перевели в пансионат ветеранов Академии наук, художник сделал крохотные пластилиновые скульптурки, отлитые после его смерти в бронзе. Их нескладность, нервическая надломленность в воображении начинают звучать в унисон с экзистенциализмом тонких, как опасно натянутая струна, статуэток Альберто Джакометти.
«Сон как зренье», раскручиваясь из в общем-то счастливого хронологического далёка, рассказывая о самом Яковлеве, держится спокойной, отстраненной интонации – показывает и называет факты. А под завязку просто дает документы: с одной стороны фрагмент фильма 1988-го «Черный квадрат» о Яковлеве, снятый Иосифом Пастернаком по сценарию Ольги Свибловой, где звучит голос художника. С другой – 1991 год, черно-белые фотографии Александра Забрина. Зарешеченные окна с игрушками, нарисованные на стене веселые лисицы, обитатели интерната и Яковлев с извечной папиросой то среди них, то один, то за работой, нос к носу с листом бумаги, никогда не озлобленный. «Прости меня, Господи, но жить все-таки тяжело», – реплика под его портретом.
