Как вынимают мозги милые буржуа

Камера следует за персонажами. Фото с официального сайта фестиваля

Соблазн увидеть в пьесе Альфреда Жарри «Король Убю» прообразы кровавых диктаторов ХХ века велик, однако хорошо известный постановками в России британский режиссер Деклан Доннеллан скорей всего отбросил подобные социальные аллюзии, когда решил поставить этот культовый текст с артистами из французских театров. 

Для режиссера, вероятно, более важными оказались другие смыслы. Жарри написал эту пьесу, повлиявшую на европейский  театр, юношей 14 лет в 1896 году, а прототипом для Папаши Убю, захватившего так гротескно королевский престол, послужил всего лишь его школьный учитель. Неужели учитель был столь ужасным монстром, что вызвал к жизни такой текст мстительного ученика? 

Приятно осознавать, что зло живет в другом. А как быть с самим собой? Возможно, дремучие инстинкты есть не только в Гитлере или Сталине, но в каждом? Вот почему, вероятно, Доннеллан перенес место действия в обычную буржуазную семью, привычно ожидающую гостей. 

Добрую первую треть в спектакле нет перевода, потому что и переводить-то нечего: почти в течение получаса мы слышим включенное радио. Хозяева мурлыкают, щебечут друг с другом. Их квартира отмечена вкусом. Царит белый цвет, роскошный букет бело-розовых пионов красуется в дорогой вазе (сценография Ника Ормерода). Жена добивается совершенства сервировки: то на миллиметр подвинет бокал, то на полмиллиметра – столовые приборы. И снова щебет и мяуканье. 

Впрочем, в эту буржуазную благость не вписывается сын-подросток (Сильвен Левит), увлеченный видеокамерой. Облюбовав белый уютный диван, он направляет камеру на свое лицо, укрупняя его до безобразия, что мы видим на видеопроекции. Камера заглянет на кухню, поползет взглядом по куску мяса, ожидающего готовки, далее проследует в туалет, долго и подробно будет вглядываться в унитаз, смаковать белоснежный коврик. Неофит видеосъемки каждый раз, увеличивая объект, тем самым меняет содержание предмета. Неловкость начинающего вуайериста, его подростковые забавы с камерой, игра с масштабами и есть своего рода кредо для самого Доннеллана в трактовке фарса Жарри. То, что мы видим, милое семейство во всем белом, – только оболочка и весьма обманчивая.

Стоит только мадам и месье приступить к интиму, сынок с камерой тут как тут, актерская пластика резко меняется. Доннеллан, как и полагается в абсурдистской пьесе, не обременяет себя мотивировками, почему вдруг такая изящная и милая мадам (Камий Кайоль) и столь воспитанный ее муж (Кристоф Грегуар) в долю секунду перевоплощаются в монстров. Вместо щебета – звериные прыжки, животные инстинкты, ползания по полу. Милая квартирка кажется клеткой в зоопарке, где заперли самца и самку. Но еще доля секунды, и парочка опять впадает в прежнее состояние пушистой буржуазной благости. 

Доннеллан ставит не столь густо населенный спектакль, как у Жарри: из 20 персонажей с вельможами режиссер оставил только восемь без какой-либо массовки. Историю Папаши Убю он переформатировал: по сути, здесь каждый актер играет две роли – и людей нашего времени, и персонажей пьесы. Эта тонкая балансировка между внешним лоском и дикой, темной природой клыков и хоботов  сыграна  с большим мастерством, в виртуозной французской технике, хотя Камий Кайоль училась в нашей Школе-студии МХАТ.

Папаши и мамаши Убю живут в каждом. Сюжет с захватом власти и объявлением себя королем вырывается наружу, обнаруживая в милых буржуа животных, такое вот скотство в изящной фактуре. Да, все без исключения элегантно одеты в светлой кофейной гамме. Однако кухня в моменты одержимости инстинктами становится  подсобкой для пыток, а бытовая техника инструментами пыток. Папаша Убю хватает блендер, чтобы свергаемому королю Венцеславу взболтать мозги. Щупленькому королю сквозь потешную корону – колпак от светильника – новый претендент на престол буравит мозг, а когда прибор тормозит работу, Папаша очищает блендер от мозгов, вытаскивает куски плоти и бросает их на сцену. 

Гиньольного театра в спектакле Доннеллана немало. Верного соратника Папаши Убю Бордюра (Ксавье Буафье) пытают на кухне, вырывают ему глаз, который оказывается в тарелке. Работает видеокамера. Но тут же Мамаша Убю выносит приготовленное мясо, и кажется, что она зажарила не свинину, а самого Бордюра. Когда жестокость достигнет безумного апогея, она снова выйдет из кухни и заботливо спросит, добавить ли в салат орешков?

Весь этот кровавый хаос внезапно прекращается. Все снова садятся за обеденный стол, даже сын бросает камеру, чтобы со всеми поужинать. Конечно, ужин важнее, что случилось – помнить не обязательно.