Анна Нечаева и Федор Атаскевич в третьем действии оперы. Фото предоставлено пресс-службой театра
В Михайловском театре прошла премьера оперы Пуччини «Манон Леско». Режиссер Юрген Флимм и художник Георгий Цыпин попытались представить историю о загадочной природе женщины в мире иллюзий и даже иллюзии возвели в квадрат, а то и в куб.
Действие оперы, как сообщается в программке, происходит на голливудской киностудии в 40-х годах прошлого века, эпоху film noir. Читаем в статье «Формула американского нуара» из журнала «Искусство и кино» за апрель 2013 года: «Нездоровый фанатизм, стремление к деструкции и самодеструкции, деградация, поэтика смерти, фетишизм и во всем этом роман фильмов с эпохой декаданса – все с полной силой воплощается в образе роковой женщины, главной трейдмарке нуара». Не идеально ли ложится в эти рамки образ героини, созданный аббатом Прево в XVIII веке? Образ женщины, стремящейся к благополучию, терзаемой желанием быть любимой, но терпящей в конечном итоге крах мечтаний и надежд? У аббата Прево Манон умирает любимой, в сценарии film noir она уносит за собой две жизни. Кажется, этот спектакль да и другие попытки пропитать историю Манон атмосферой «фабрики грез» отвечают – да. Далеко за примером ходить не надо: «Манон» (правда, не Пуччини, а Массне) в постановке Винсента Паттерсона с Анной Нетребко в образе Мерилин Монро шел в Немецкой государственной опере, чей нынешний интендант Юрген Флимм собственной персоной. Только у аббата Прево Манон умирает любимой, в сценарии film noir она уносит за собой две жизни: возлюбленного де Грийе и своего брата. Граница между жизнью и фильмом стерты, только начинаешь домысливать сюжет в рамках либретто, как выбегает девочка с хлопушкой.
Георгий Цыпин с максимальной достоверностью отражает техническую сторону дела: на сценической площадке темно, свет яркими пятнами выхватывает предметы или лица, ассистенты ленточками вымеряют расстояние до объекта, «сыплют» белые бумажки (снег), вентилятор (ветер) гонит по сцене листки объявлений и т.д. Артисты толкутся в одной гримерке, здесь и солдаты в шинелях, и принцессы, и, очевидно, герои фильма по знаменитому сочинению Льюиса Кэрролла. Самый главный объект сценографии – ярко-красный сияющий кабриолет, предмет любования, восхищения и зависти. В данный момент объект, где происходят пробы на будущую картину: выбирают актрису, которая красивее всех будет смотреться на пассажирском сиденье. Продюсер Жеронт де Равуар положил глаз на юную Манон. Она действительно хороша!
Другой объект в центре сцены – огромный куб, одновременно и киноэкран, и зеркальные декорации спальни, и «корабль»-фантом, куда так стремится попасть обезумевший де Грийе, и то самое зеркало, куда проваливается «Алиса». Только вместо волшебной страны наша героиня находит в Зазеркалье не волшебный мир, а самый что ни на есть реальный. Пустые павильоны разорившейся студии, где остались лишь прогнивший аппарат для газированной воды да остов той самой красной машины.
Музыка Пуччини, кстати, идеально подходит к заданным обстоятельствам: звонкая увертюра и прямые любовные дуэты с выпуклыми мелодическими линиями очень кинематографичны. У дирижера Михаила Татарникова выходит сохранить эту голливудскую наивность, повысить градус страстей и страданий, особенно в последнем действии, где авторам, кажется, удается «снять» будущую оскароносную сцену: зритель верит.
Из двух составов, одного зарубежного (знаменитая Норма Фантини и Стефано ла Колла) и одного российского, к радости критика, качественнее наш. Анна Нечаева в образе тоненькой и юной Манон уверенно преодолела трудности пуччиниевской мелодики, а Федор Атаскевич (де Грийе), пусть и не с таким по-итальянски броским тембром, как у ла Коллы, составил с Нечаевой органичный дуэт.
Санкт-Петербург–Москва