Григорий Заславский
Они сражались за Свободу. Фото РИА Новости
Юбилей любимовской Таганки в конце минувшей недели отметили широко, но, к сожалению, без самого Юрия Петровича Любимова. В Театре им. Евг. Вахтангова прошла международная конференция, в которой приняли участие бывший директор Авиньонского фестиваля Бернар Февр д’Арсье, японский режиссер Тадаси Судзуки, греческий Теодорос Терзопулос и наш Анатолий Васильев. Вечером там же юбилею Таганки посвятили очередных «Бесов», а на следующий вечер в Большом театре – «Князя Игоря». От имени Любимова собравшихся на конференцию поблагодарила его жена Каталин, его отсутствие она объяснила недомоганием.
Организаторами официальных торжеств стали Международная конфедерация театральных союзов, Департамент культуры Москвы, Министерство культуры и два театра – Вахтанговский и Большой. Основания ждать Любимова у них были. Что касается театра, где полвека назад впервые сыграли «Доброго человека из Сезуана», – Любимов своего мнения не изменил, поставив точку в своих с ним отношениях. Но сердцу, как известно, не прикажешь, и 23 апреля на Таганке сыграли премьеру поэтического представления «Таганский фронт». Вернее – поэтической мистерии. Вообще с нагрузкой, на эту премьеру возложенную, обычному человеку не по силам справиться. Программку сложили кубиком, и на каждой его стороне, и снаружи, и внутри, – натыкаешься на новые и новые амбиции авторов. Поэтическое представление тут же «подкрепляется» тем, что автор и режиссер-постановщик, поэт и артист Влад Маленко трудился, оказывается, над поэтической мистерией. Далее выясняется, что «Таганский фронт» «открывает страницу Бронзового века отечественной культуры… С кем, куда и зачем идти – на Таганке сегодня готовы ответить на этот вопрос». И тут же – уже другим шрифтом: «ключевое слово во всем, что мы делаем, – Любовь». А по соседству режиссер и автор объясняет, что «наш спектакль – это письма павшим и живым солдатам Таганки, это рассказ про Свободу, у которой есть границы для того, чтобы носить высокое звание Свободы. «Таганский фронт» – футуристическая фантазия – сражение не «против», это сражение «за» – за традиции подлинной культуры. Культуры Пушкина, Маяковского, Блока, Бродского, Мейерхольда, Брехта, Чехова. За напряжение света, движение и любовь…» Это не все, но точку пора поставить. В конце концов не всегда следует читать, что говорят авторы и режиссеры о своих пьесах и спектаклях, иногда полезно закрыть на все это глаза, пренебречь и попробовать воспринять происходящее на сцене ничем не замутненным взглядом.
Ничем не замутненным – не получается. Все-таки, когда слышишь хорошо поставленные голоса актеров Таганки (в этом спектакле особенно выделяется альтовый тембр Татьяны Сидоренко, той самой, кстати, которая так много сил потратила на борьбу с выставками и спектаклями «Группы юбилейного года»), хочется, чтобы исполнению соответствовало и содержание. На Таганке, хорошо помнят зрители этого театра со стажем, умеют читать стихи, как, наверное, ни в одном другом московском театре. Кто-то помнит «Антимиры» Вознесенского, кто-то – «Павших и живых», кто-то «Маленькие трагедии» и «Бориса Годунова».
В «Таганском фронте», как, кроме упомянутого прочего, тоже обещает «программный кубик», вспоминают всех ушедших товарищей и мастеров, всех до единого, и поднимают заздравные чаши за живых. В «Таганском фронте» не ругаются матом, не ругают власть, нет представителей секс-меньшинств и много чего еще, за что сегодня ругают театры вообще, а не так давно – и Театр на Таганке, в частности. Хотя театр от всех этих обвинений и подозрений поспешил откреститься. Звучат голоса Таганки, называют и, можно сказать, клянутся иконами Таганки, но Таганки, той, ради которой сюда стремились на протяжении пусть не полувека, но все-таки десятилетий, – ее в этом спектакле нет. Очень трудно эти ощущения облечь в слова, потому что в театре, как ни крути, остаются вещи трудно формулируемые. Проще всего рассказать, что Маленко сидел там, где раньше сидел Любимов. Любимов дирижировал своим волшебным фонариком, а Маленко пытался руководить происходящим на сцене с помощью настольной лампы, которую время от времени зажигал и направлял свет на сцену или на себя и энергично взмахивал руками. Взбадривал он всех, невзирая, как говорится, на лица, в том числе – и когда запел финальную песню Юрий Шевчук. Без улыбки смотреть на это было невозможно.
«Хотите развлекаться? На Таганке думают люди!» – кричал Арс-Пегас, высунувшись из окошка, которое теперь на черной глухой стене в фойе Театра на Таганке закрыто пятым портретом – Любимова. А в этом спектакле – много слов, много рифм, а подумать – особо не о чем. Все уже заранее разложено по полочкам, как в басне, на плохих и хороших, на павших и живых. Пока всем по серьгам не раздали, не закончили… Актеры выходили, уходили, говорили, молчали – словом, очень все было похоже на старую Таганку. Единственное, чего в этом не было, чего не хватало – Таганки. Может, потому, что театр – не каталог, где важно никого не упустить, ни павших, ни живых?
