Дарья Курдюкова
Мысли и чувства проецируются в точки и линии. Фото со страницы проекта в социальной сети ВКонтакте
«Нейроинтегрум» – пилотный театральный проект, созданный при медиацентре Новой сцены Александринки. Пограничный между театром и science art эксперимент поставил медиахудожник Юрий Дидевич с командой специалистов разного профиля. Радуясь тому, что границы жанров становятся все более проницаемыми, все же думаешь о том, считать ли «Нейроинтегрум» медиаспектаклем, как называет его Дидевич, или перформансом.
На сцену выходит девушка в белом облегающем костюме, позади нее – экран, перед ней – лишь техническое оборудование, перформер Александра Румянцева вся как на ладони у небольшого зрительного зала. «Нейроинтегрум» показывает, как сознание героини в «венце» энцефалографа реагирует на окружающее. Такое нутро наизнанку. К слову, когда ходишь по зданию Новой сцены с его залами–переходами–лестницами, тоже кажется, будто пространство внешнее завораживающе переплетается с внутренним. Здание при этом остается просторным, оно впускает свет и улицу через стеклянные панели, с одной стороны, и показывает кое-где кирпичные, как будто фасадные стены – с другой.
Пока перформер остается неподвижной, на экране постепенно проявляется черно-белый рисунок – стаккато штрихов, легато напоминающих трещины линий – как преамбула, наброски чувств. Позже подключится цвет, вокруг сидящей героини повиснет что-то наподобие рисованных спиралей, и на экране все они в конце концов стянутся к ее голове. Это действо, развивающееся внутри героини, но в окружении порой почти беззвучного, порой переходящего на басовые частоты пространства – и света, который живет в своем ритме, то озаряя зал, то нервно пульсируя. Притом действо каждый раз приобретает несколько иные очертания, подчиняясь заданным аудиовизуальным алгоритмам и выдавая новые вариации в зависимости от ощущений перформера.
Амбициозная задача – с помощью научно-технических знаний пытаться приблизиться к (может, не таким уж?) утопическим мечтам. Машинерию век назад славили, в частности, футуристы, сейчас science art и каждая из его составляющих по отдельности ломают голову над тем, чтобы сделать отношения человека с техникой еще ближе, творческий импульс п(р)оверить нейронной активностью. Чтобы – вот мечта, наверное, старинная как мир – залезть в голову к другому человеку.
Сидя там, тоже переживаешь целую гамму чувств и вспоминаешь – то как экспериментирует, сталкивая в своих инсталляциях свет, пространство, его восприятие и воздействие на зрителя, Джеймс Таррелл. То знаменитый перформанс Марины Абрамович для ретроспективы в МоМА, где она подолгу молча сидела лицом к лицу со зрителем – потом художница модифицировала его для московской ретроспективы в «Гараже», и «Измерение магии взгляда» стали проводить, добавив к взаимодействию Абрамович и зрителя как раз показания энцефалограммы. Невербальный контакт, фиксация лирики (пресловутой «магии» из названия у Абрамович) физикой и наоборот (выражение глаз сидящего напротив) звались перформансом.
Юрий Дидевич настаивает, его детище – медиаспектакль. То, что граничащий с contemporary art жанр заступил на театральные подмостки, – здорово. Публика в отличие от галерейной аудитории настроена на то, чтобы досмотреть, «дочитать» высказывание до конца, не порвать композиционный замысел. Но вопрос жанра – все-таки спектакль или перформанс – остался. Александра Румянцева – одна на сцене в течение 20–25 минут, к тому же «сжатая» рамками сведенного к абсолютному минимуму пластического рисунка «роли» (хореограф – Татьяна Гордеева). «Роли», поскольку устроители подчеркивают, что она проживает драматургию. Впрочем, сама героиня во время обсуждения (а их здесь устраивают после каждого раунда «Нейроинтегрума»!) назвала это перформансом.
В какой-то момент даже ее фигуру «закрашивает» заливающая сцену темная тень, оставляя лишь лицо. Она взаимодействует с залом или с кем-то одним, и после спектакля некоторые говорили, что повествование считали. Мне все же показалось, зрителю практически не за что зацепиться, чтобы понять, какими эмоциями окрашена череда сменяющих друг друга картин (Александра Румянцева, кстати, сообщила, что, находясь на сцене, старается вообще не думать и отключить эмоции, чтобы сконцентрироваться). Тайминг, и это ближе к перформансу, чем к завершенному, складывающемуся в многослойный текст спектаклю, можно увеличить или сократить хоть вдвое. (Однако «Нейроинтегрум» живет как work in progress, у него есть перспектива от раза к разу дозревать.) Перформер почти парадоксально «ускользает» от нас, и хотя визуализации ее мыслей и эмоций – произведение индивидуальнее некуда, все же оно, кажется, в итоге становится продуктом зрительских трактовок. Сознание – как на ладони, но хочешь что-нибудь спрятать, положи на видное место – об этом пока что думаешь.
Санкт-Петербург–Москва
