Дарья Курдюкова
Монументальная «Аленка» (2011).
Фото предоставлено пресс-службой Московского музея
современного искусства
Подходя к зданию на Гоголевском бульваре, видишь на стене между окнами табличку – в этом доме часто останавливался Иван Сергеевич Тургенев. А заглянув в окна – покрытые граффити стены интерьера. Внутреннее пространство будто вывернулось наизнанку, впустив в себя улицу, – в общем-то как и стрит-артист в определенном смысле выворачивает наизнанку душу, показывая свое искусство городу и миру, разговаривая с улицей. «Наше дело подвиг!» – музейная выставка не только с граффити, тут инсталляции, фотопанорамы и видео. Проект устроили и курировали друзья Паши 183 – Кирилл Кто и Полина Борисова, которые называют его художником музейного уровня, а выстроил экспозицию Сергей Ситар.
Полицейская «Газель»; телефонная будка с затянутыми паутиной справочником, черепом с оплывшими свечами как давнишним символом тщетности и суеты сует; деревянный настил с крышей, какие делают возле ремонтирующихся зданий, со стен этого «перехода» глядят обезьяны, а в конце пути стоит пингвин с табличкой «Выход найден!» возле открытого канализационного люка… Двадцатую годовщину путча Паша 183 отметил акцией «Правда на правду», поместив на входных дверях метро «Красные ворота» омоновцев. Он придумал акцию «Буханка», чтоб распилить и поджарить, аки тосты, как раз полицейскую машину. Паша Пухов (1983–2013) не считал себя политическим художником, но протестным – да. И «Газель» стражей порядка поперек музейной комнаты сейчас не только напоминает о том перформансе... Искусство может менять тональности и интонации, не обязательно говоря в лоб.
Собственно, стрит-арт в конечном итоге ведь толкует о праве на высказывание в общественном пространстве, и даже в свободолюбивой среде contemporary art этот жанр – один из самых демократичных. Хорошо, что он получает признание – в прошлом году, например, на премию «Инновация» был номинирован и получил спецприз, стажировку, екатеринбургский стрит-артист Тимофей Радя. А нынешняя музеефикация искусства Паши 183 – в том числе и про желание такое право слова сохранить. У Пухова это «вылилось» в портреты рок-музыкантов, другой часто используемый им образ – обертка шоколадки «Аленка» – в одной из работ ее название прописано тем же шрифтом, что у группы «Алиса». Свобода для него – и про то, как он сказал в одном из интервью, что «человек не должен продаваться». Речь тогда шла о снятом им про эту самую Аленку фильме, в котором фигурирует гигантская каменная плита, раскрашенная под «шоколадную» упаковку, – ее, мол, не купить, хотя ставшее фактически товарным знаком детское лицо никуда не деть.
Обращенный к толпе, стрит-арт говорит и с каждым в отдельности, с каждым как с одиночкой, выхваченным потоком времени. О времени тут многое. Ренессансные, тоже, правда, растиражированные донельзя шедевры вроде боттичеллиевской Венеры или микеланджеловского Давида (реклама в том или ином виде, вопросы тиражности и того, что нужно бы от нее уберечь, – Паша часто работал с этими темами) – они появляются в виде проекций на стенах домов, как и еще более буквальное изображение времени – ратушные часы. Тут есть мясорубка, из которой глазеет циферблат, – «Сказка о потерянном времени», и есть переход к совсем личной интонации в видео «Город детства». Тоскуя по ушедшей бабушке, художник расставил на улице фотографии многолетней давности и снял этот «пейзаж» на видео – как время общее и личное.
Тут вообще много таких переходов – от крупного масштаба к разговору тет-а-тет, от лозунговых работ вроде «Мы – лед под ногами майора» с абрисом Кремля на фоне, рассчитанных на массовое считывание, – до воспроизведенного в зале угла мастерской Пухова со стареньким компьютером, со стоящим тут листом с надписью TODD (он участвовал в оформлении мюзикла). Город тут считывается как общественное пространство, где можно попытаться остановить бегущую, часто мрачную, человеческую толпу спроецированной на стену улыбкой чеширского кота. И этот же город может восприниматься гигантской пустыней. Зайдя в круглую выгородку, вы останетесь один на один с ее изнанкой – красивыми, холодными, безлюдными городскими фотопанорамами. Павла Пухова Guardian назвала как-то «русским Бэнкси», в отместку его друзья окрестили знаменитого британца «английским Пашей». С легкой руки журналистов прозвище прижилось, но Паша его не жаловал – внутренне свободный человек, много лет искавший свой стиль, в подпорках сравнениями не нуждается. «Любое течение высохнет, но искусство останется», – была у Паши такая работа. Когда художника не стало, Бэнкси посвятил ему работу «P183. R.I.P.» – над баллончиком горит язык пламени. Как у свечи.
