Марина Гайкович
Анна Нетребко вновь покорила публику Мариинки. Фото с официального сайта театра
Мариинский театр одну за другой выпустил две оперные премьеры. Василий Бархатов адаптировал к новой сцене (Мариинка-2) вердиевского «Отелло», что был поставлен еще в 2007 году, но выдержал всего несколько представлений. Другой шедевр Верди – оперу «Трубадур» – инсценировал итальянский режиссер Пьер Луиджи Пицци, главную партию в премьерном спектакле пела Анна Нетребко.
Постановки Пьера Луиджи Пицци, титулованного итальянского режиссера и сценографа, отличают в первую очередь максимальное внимание к певцам: их свобода и удобство не ограничиваются, при этом – что как раз демонстрирует его постановка «Сомнамбулы» Беллини в Большом театре – Пицци умеет создать поэтичную романтическую атмосферу на сцене. Даже его Россия, куда перенесено действие той же «Сомнамбулы», совсем не «немытая», а волшебная – если б не березки, наши широты в сиреневом сиянии рассвета опознать было бы весьма затруднительно. В «Трубадуре», правда, его умеренный стиль превратился в минимализм, причем довольно банальный: опера трагическая – значит, красное на черном, девушка влюблена – значит, платье белое, умрет в финале – облачаем героиню в черное. Место действия обозначается весьма условно: одинокая кровать, три деревца, тюремная решетка или пылающий очаг. Цыганский табор словно в преисподней – на нижнем уровне технически оснащенной (грех не воспользоваться) сцены Мариинки-2. Все это имело бы место быть, если бы режиссер смог воплотить свой замысел, обозначенный в буклете. Оказывается, затевалась самая настоящая психологическая драма, развязанная руками интриганки Азучены, умело манипулировавшей сыном в целях отомстить семейству ди Луна за смерть матери. Но чтобы эту захватывающую драму воплотить на сцене, нужны мастера психологического театра, а не декоративного. Или Пицци просто не хватило времени – что, учитывая темпы работы в Мариинке, совсем не маловероятно. Так что зрителям осталось наслаждаться Нетребко, которая блестяще отработала все самые заковыристые фрагменты вердиевской партитуры, а после второй арии заставила зал несколько минут аплодировать. Партия старой цыганки Екатерине Семенчук, певице и актрисе очень эмоциональной, подошла как нельзя лучше. Ованес Айвазян, приглашенный из Еревана, в знаменитой кабалетте, по которой, собственно, публика и определяет готовность тенора к партии Манрико, сорвался на крик. Владислав Сулимский, крепкий орешек, страстного графа ди Луну спел основательно, а на следующий день уже вышел с партией Макбета в одноименной опере Верди и, кстати, с не менее знаменитой партнершей: Леди Макбет пела Людмила Монастырская, на сегодняшний день одна из самых востребованных вердиевских певиц в мире.
В «Отелло» ставку делали на Сергея Антоненко, тенора из Латвии, что в роли мавра блеснул уже на самых крупных сценах мира, в том числе в Зальцбурге. Это чувствуется: партия сделана безупречно, до самых мельчайших деталей. Так что оставалось войти в образ – и дело сделано, тем более что Василий Бархатов предполагает здесь что-то вроде неотесанного простака, попавшего благодаря своему бесстрашию и героизму в высшие эшелоны – и власти, и социальной лестницы. Как ни старайся, ему не сократить невидимой пропасти между ним и супругой – европейской аристократкой, не кроткой – но эмансипированной и самостоятельной, но, на беду, очень любящей и доверчивой женщины (Оксана Шилова). Яго (феерический дебют молодого солиста Екатеринбургского оперного театра) – карьерист, не тот, кого точит ненависть и злоба, кто приходит в бешенство от якобы несправедливости по отношению к себе, – напротив, человек с крайне трезвым умом и холодным сердцем. Он, скажем, в мгновение ока оборачивает ситуацию в свою пользу, принося (вообще-то гнусную) клятву, впуская в кабинет Отелло несчастных вдов, что сутки ждали приема у генерала, так что превратился просто в образец человека чести. Бархатов вместе с художником Зиновием Марголиным, конечно, воспользовались безграничными возможностями механизмов сцены. Сцена бури, которую до сих пор зрители могли наблюдать лишь глазами киприотов (и, конечно, «глазами» Верди, благо у композитора написана исполинская картина ненастья, устрашающая, мощная), теперь была показана воочию. Постепенно поднималась подземная часть сцены и открывался трюм корабля, где снуют застигнутые врасплох матросы. Правда, режиссер перестарался: в этом же трюме среди мертвых тел как раз устроили веселую пьянку, где Яго начал осуществлять свой план. Идея с маяком, у подножия которого и разыгрывается вся драма, оказывается простой, но очень точной, несколько деталей – утлая лодчонка на берегу – приют счастливых супругов, кабинет с крепкой дубовой мебелью в пандан характеру ее обладателя, и создается нужная атмосфера. Контрастной светлому оформлению первых действий становится абсолютно черная спальня Дездемоны, чью траурную печать прорезают только цветные платья из сундука, что она буквально впихивает подружкам. И в финале – пронзительная сцена на вершине маяка, где в черноте и безысходности ночи вершится трагедия Отелло и Дездемоны.
Санкт-Петербург – Москва
