Дарья Курдюкова
Фото сайта Museum Syndicate
В здании ММОМА на Петровке в рамках Года Россия-Голландия открылась первая в Москве - в 2003-м художника показывал Эрмитаж - выставка «Эшер». Больше для заглавия и не надо, фамилия стала автоматической отсылкой к сложносочиненным гравюрам, путающим взгляд в так называемых «невозможных фигурах». Для показа, который курирует Андрей Толстой, привезли больше сотни работ - раннего периода, времен итальянских путешествий художника и зрелого времени - из голландского Фонда Маурица Корнелиса Эшера, созданного художником в 1968-м для сохранения собственного наследия. Но едва ли не главным героем выставки стал ее дизайн.
Пример Эшера, кажется, развенчивает миф о художнике, берущемся за работу в бурном романтическом порыве вдохновения. Его дотошно выверенные, вычерченные и затем вырезанные гравюры с лентой Мебиуса, его многогранники-планетоиды, многогранники-звезды с причудливым сочетанием плоскостей, из которых повылезли всякие бестии, его как ковер сотканные из рыб и ящерицсимметричные узоры, что норовят распространяться бесконечно, - все это скорее про точный расчет. «Рисовать - значит обманывать», - писал он. И одновременно изучал статьи по геометрии и психологии восприятия, даже читал доклад о симметрии на кристаллографической конференции в Кембридже, а фракталы в его опусах появились, когда еще не было такого термина.
Из кунштюков складывается мир с Вавилонской башней, со сплетенными из одной ленты-кожуры головами мужчины и женщины, с глазом, из зрачка которого на вас смотрит - memento mori - череп, с архитектурой, где переходы - «лестницы Пенроуза», оптический трюк, обрекающий снующих по ним персонажей на бесцельное бесконечное движение, такой Сизифов труд - лестничные марши вверх и вниз незаметно стыкуются. Эшер говорил о первичности ментальномгообраза, и можно заподозрить в его архитектуре что-то трагическое, но вполне возможно, что больше его интересовал сам прием. Копировавшие реальность trompe l’oeil, обманки, были в ходу за века до него. Но он еще до оп-арта работал не с копией реальности, а с восприятием обманчивой формы.
Начавшийся в конце 1930-х «классический» Эшер искал не разнообразия мотивов, а ремесленного мастерства (хотя он опробовал разные гравюрные техники, приоритет был за продольной ксилографией), и когда бродишь по музейным залам, вспоминается любовно выписывавший буквицы Акакий Акакиевич. Может быть, голландский мастер ближе к дизайну, и в ММОМА, кстати, показывают его новогодние открытки 1950-х годов с четырьмя стихиями. На одной плотно-плотно, как сельди в бочке, плывут превратившиеся в орнаментальные паттерны синие и зеленые рыбины. Называется это дело «Водой», и думаешь, как художник вот этой самой рационализацией пытался, может, приручить стихию. А был у него совсем другой образ: «Три мира» - это зеркало и одновременно просто стеклянная гладь осеннего пруда, в котором задумчиво «фланирует» одинокий усатый и пузатый сом, а вода несет опавшие листья и отражает выставившие напоказ анатомию древесные стволы.
Чтобы, вторя эшеровскому приему, показать теперь уж самого его объемно - бок о бок с его «фирменными» образами вывешены пейзажи. Едва ли он оригинален в том, что другим странам предпочитал Италию, потому и львиная доля листов с узнаваемым итальянским акцентом. Буквально. Тут художник просто поет о том, что видит, и сделанные много позже фотографии побывавшего в тех же краях Марка Велдхёйсена почти точь-в-точь повторяют выгравированное Эшером. Испания сделала другой виток в его воображении: мавританское узорочье Альгамбры отозвалось «мозаиками» на бумаге, с теми самыми рыбами, лягушками, птицами, уменьшающимися, увеличивающимися, набирающими объем и сходящими на нет, становясь динамичными метаморфозами почти пантеистичного мира (как он сочувствовал, что исламские предшественники вынуждены были ограничиваться геометрическими мотивами).
Но все же когда понимаешь прием, сотня работ может показаться избыточной. Будет вам про художника фильм, но даже больше спасает дело дизайн пространства. Ольга Трейвас анфиладные комнаты старого особняка на Петровке то в синий, то в зеленый выкрасила, то полы в шашечку сделала, один зал так и вовсе в красный (включая пол) превратила, в коридоре повесила зеркальные листы, трансформирующие пространство. Разница в цвете стен, по-моему, не сильно отразилась на эффекте от «эшеров», а вот белые комнаты, ставшие криволинейными, с поломанной к чертям перспективой - эффектны. Вот только хорошо ли для Эшера, когда дизайн пытается компенсировать эту самую избыточность работ?..
