Марина Гайкович
Янсонс дирижирующий. Фото Reuters
В Большом зале Московской консерватории приподнятый праздничный тон задавала королевская чета: соблюдение церемониала нам в диковинку, но волей-неволей вслед за голландцами, коих в тот вечер в зале было немало, восторженно встречал короля и королеву Нидерландов весь зал, в едином порыве вслед за ними зрители вскакивали со своих мест. Фотографы после первого отделения рванули в зал и… развернувшись спинами к музыкантам на поклонах, ринулись фотографировать монархов. Стыдно.
Между тем оркестр, патронируемый королевской семьей, пять лет назад был признан лучшим в мире. И пока журнал «Граммофон» не обновил свой рейтинг, им и остается. Тем больше подогревался интерес профессиональной публики, пусть давно и убежденной, что рейтинги не всегда соответствуют действительности, а выбрать лучшего из лучших практически невозможно, когда речь идет о живом организме – таком как симфонический оркестр. К тому же несколько оркестров из первой десятки (практически всю первую пятерку) мы уже слышали. Легендарные Венский и Берлинский филармонические оркестры, кроме виртуозности и впечатляющих интерпретаций, продемонстрировали совершенно иное чем мы привыкли, наблюдая наши, даже самые лучшие оркестры, отношение к своей работе (более ответственное, что и говорить), иной тип взаимоотношений музыкантов внутри коллектива и коллектива с дирижером (крайне уважительное). Оркестр Баварского радио, который, как и Консертгебау, возглавляет Марис Янсонс, восхитил искренностью, трепетным отношением к музыке. Чикагский филармонический потряс качеством, оно казалось сверхидеальным.
Надо сказать, оркестр Консертгебау раскрылся не сразу. Интерпретация Третьего фортепианного концерта Бетховена, где солировал американский пианист Ефим Бронфман, была столь необычной, что принять ее сразу удалось не каждому. Очевидно, что Марис Янсонс, погруженный в музыку венского классика головой и сердцем (Бетховен – его кумир), находится в той стадии понимания бетховенской музыки, прочувствовать которую мы можем только прослушав, скажем, все сочинения композитора, сыгранные Янсонсом за последние несколько лет. Или хотя бы запись всех симфоний – последний на сегодня проект дирижера, над которым он работал с особым удовольствием. С одной стороны, оркестр, возможно, более всего был близок к тому, о чем мечтают музыканты-аутентисты (борющиеся за историческую достоверность исполнения): звучание идеально ровное, практически без вибрато, без агрессивного форте, показного «штурм унд дранг». С другой – исполнение концерта, казалось, перешагивает чуть не в импрессионизм с его тонкой звукописью: кода первой части или фрагменты второй, когда оркестровое звучание истаивало, растворялось в фортепианном, завораживало.
Симфоническая поэма Рихарда Штрауса «Жизнь героя», написанная для Консертгебау и ему посвященная, прозвучала именно как фирменное сочинение: отработанное до малейшего нюанса. Янсонс разыгрывает практически театральную пьесу (композитор не декларировал открыто программу, по отдельным свидетельствам в центре сочинения – он сам, герой, его привязанности и его враги), впрочем, в финале практически роднит (и это видно по заключительному жесту маэстро, когда он закрывает лицо руками, пытаясь уловить последнее, уже неслышное дыхание этой музыки) возвышенный хорал духовых с просветленным, божественным финалом Второй симфонии Малера, прозвучавшей на следующий день.
Исполнение этого сочинения заставило публику скандировать, требуя все новых и новых выходов дирижера, заметно уставшего, солистов и хормейстера на поклон. Брависсимо кричали оркестру, в особенности, конечно, деревянным духовым, где тон задавал наш гобоист (по гобою настраиваются симфонические оркестры) Алексей Огринчук, кажется, единственный русский музыкант в Консертгебау. Неистовая первая часть, порой страшная, пугающая, давящая, игривый лендлер и затем еще один, поглощающий в пучину перпетуум мобиле. Четвертая часть, лирическое, но исполненное трагической усталости и вместе с тем надежды интермеццо, переходит в финал, где Янсонс, вслед за Малером, оставляет человека, его душу один на один с божественным голосом.
Дирижеру на руку особенности Зала имени Чайковского: две группы медных духовых расставлены по двум боковым входам в зал, еще как минимум одна – за сценой. Тем выразительнее диалог одинокой флейты с блуждающим голосом из ниоткуда, готовым в один момент даже ворваться в «этот» мир, когда одну из дверей в зал открывают. Хор «Латвия», главное действующее лицо последней части, был превосходен. Певицы – контральто Анна Ларсон из Швеции и сопрано Вероника Джиоева провели свои партии с колоссальной степенью погружения в материал, с полным пониманием замысла дирижера и композитора, поведавшим миру о чуде воскрешения.
