Марина Гайкович
Дирижирует Марис Янсонс.
Фото Reuters
В ближайшие выходные в Большом зале консерватории и Концертном зале имени Чайковского выступит нидерландский Королевский оркестр Концертгебау – один из старейших европейских музыкальных коллективов, в этом году ему исполняется 125 лет. Несколько лет назад Концертгебау возглавил список лучших оркестров в мире. Главный дирижер оркестра Марис ЯНСОНС накануне визита в Москву ответил на вопросы корреспондента «НГ» Марины ГАЙКОВИЧ.
.
– Марис Арвидович, расскажите, пожалуйста, об оркестре. Какой он?
– Это оркестр с большими традициями, особенно если говорить об исполнении музыки Малера или Брукнера. Амстердам всегда был центром музыкальной симфонической культуры, сюда приезжали все знаменитости, в том числе Малер и Рихард Штраус, так что у этого коллектива всегда была богатая музыкальная жизнь. И, кроме того, был и есть роскошный зал. Я бы сказал, что это оркестр рафинированный, тонкий, с очень красивым звуком. Что их обобщает с баварцами – и со всеми ведущими оркестрами – они в хорошем смысле люди гордые, может быть, даже честолюбивые. Они всегда думают о качестве как о самой главной своей задаче. Не во всех оркестрах есть такое ответственное отношение и понимание того, что от качества игры зависит положение в музыкальном мире, ведь конкуренция невероятная, и каждая маленькая удача или неудача, пусть и случайная, тут же становится известной. На концерте в Москве мы как раз исполнили сочинения, для этого оркестра типичные, – «Жизнь героя» Штрауса была написана для Концертгебау, а Малер – это их специальность. Вы услышите очень выровненный, сбалансированный звук. Но знаете, что интересно – когда я начал с ними работать девять лет назад, они были довольно академичные. А за последние годы у нас прошла смена поколений, обновилось процентов 40–50 состава, пришли молодые люди, которые с большим энтузиазмом относятся к своей работе, для них это большая честь. Поэтому получается сплав молодой энергии и традиции, духа оркестра, которые олицетворяют старые музыканты и передают новичкам. Это и манера держаться, и манера играть, и манера отношения к произведению… Могу сказать, что сейчас оркестр имеет сплав этой потрясающей тонкости, традиционности с молодой энергией и задором. Сторона энергетическая за последние годы очень поменялась.
– С чем было связано обновление состава?
– Это естественный процесс. Так бывает. Например, Караян ушел из Берлинской филармонии, пришел Аббадо: много музыкантов поменялось за три-четыре года, и для оркестра это было словно глоток воздуха. Когда я руководил филармонией в Осло, я был молодой, они были молодые, и я иногда в шутку говорил: «Уйдем на пенсию вместе». На Западе очень строгие правила – в 65 лет ты обязан уйти на пенсию, несмотря на профессиональный уровень. Бывает очень жаль расставаться, потому что музыкант еще в прекрасной форме. А бывает наоборот – до пенсии еще далеко, а качество игры снизилось, и ты ничего не сделаешь – таков закон.
– Вы работали с разными оркестрами: из хорошего делали очень хороший, из очень хорошего – лучший. Уже почти 10 лет держите планку самого лучшего оркестра…
– Спасибо. Когда я начинал в Мюнхене или Амстердаме, меня часто спрашивали: «Что вы хотите поменять?» А я ничего не хотел менять. Я считаю, что если пришел в оркестр высшего класса, то самое глупое – это начинать что-то менять. Наоборот, надо присмотреться (правда, к Концертгебау это не относится, поскольку я их очень хорошо знал, сотрудничал с ними как гостевой дирижер) и нащупать качества, которые оркестр отличают, и понять, что особенности того или другого коллектива словно принадлежат ему – так же как, скажем, если у вас голубые глаза, это с вами навсегда. И надо постараться удерживать эти качества, как вы правильно сказали, сохранять, а не начинать что-то менять, это будет вызывать только отрицание. Я убежден, что, когда главный дирижер работает с оркестром постоянно, происходит что-то новое. При совместной работе его индивидуальность обязательно будет оставлять какой-то след в оркестре, и оркестр, в свою очередь, на него повлияет. Причем это будет происходить незаметно, и это, на мой взгляд, прекрасно. Я надеюсь, что Концертгебау что-то приобрел за время нашей работы, и надеюсь, что это качества положительные. Каждый оркестр с годами работы с главным дирижером приобретает свое лицо, поэтому и говорят иногда «оркестр Караяна» или «оркестр Мравинского», потому что совместная работа приводит к качествам, которые олицетворяются с именем главного дирижера.
– Оркестр – материал, инструмент, на котором «играет» дирижер, или часть совместного творчества?
– Последнее абсолютно правильно, и это очень важный принцип. Они ваши коллеги, и вообще, если проанализировать, дирижер же сам не производит ни одного звука, играют-то они. Естественно, это очень сильное совместное творчество. И говорить «это я» или «это мой оркестр» неправильно, потому что в оркестре – индивидуумы, сильные личности, профессионалы, ранимые, восприимчивые. Они музыканты, у них душа музыканта, и вы должны относиться к работе как к совместному созиданию, совместному труду, и нельзя думать, что вот я тут такой главный и теперь буду вас учить. Надо работать с уважением, и если чувствуют, что мы коллеги и вместе творим музыку, то, конечно, совсем по-другому относятся к делу. Я убежден, что в успешном результате многое зависит не только от профессиональных качеств дирижера и музыкантов, но и от атмосферы отношений. Музыка – это эмоции, всегда включается сердце. И когда человек обижен или возник какой-то конфликт, я лично считаю, что это очень сказывается на атмосфере, а атмосфера может сказаться на качестве. В сильных больших оркестрах, где техническая сторона на самом высоком уровне, вы, может быть, это и не почувствуете – они будут играть правильные ноты, в правильных темпах и так далее – но тот дух, когда вы чувствуете, что дирижер и оркестр – это единый организм, вот это может исчезнуть…
– Можно вас спросить, вы их любите?
– Ну как вам сказать… Это интересный очень вопрос. Когда говоришь о любви, то сначала надо разобраться, что есть любовь. Да! Наверное, не всех поголовно, но да, есть музыканты, которые очень близки мне по духу, по темпераменту, по отношению к жизни, к музыке, и я могу сказать, что я их очень люблю. Они потрясающие профессионалы, потрясающие люди, замечательные коллеги. Это тоже своего рода любовь. При этом дирижер не обязательно должен идти со своими музыкантами на ужин, это необязательно, у них совсем другая дружба, творческая, но они понимают друг друга, поддерживают, и это есть своего рода любовь, да. А вообще надо стараться, чтобы по отношению ко всем была положительная энергия, чтобы не было злости или ненависти, это плохо. Даже если что-то не нравится, то надо постараться от этого уйти. Ведь каждый человек очень хорошо чувствует энергию другого, и когда вы вместе музицируете, то даже если немножко не так посмотрите, музыкант это может почувствовать, он сразу сковывается, и у него возникает отрицательное отношение к вам. Конечно, говорить об этом проще всего, трудно этого добиться. Но я говорю о кредо, о принципе подхода к отношениям. Вот тут кроется сила дирижера, который является в какой-то степени психологом и должен понять всю лабораторию взаимоотношений.
– Хороших оркестров много, лучших – единицы. Казалось бы, и в хороших работают отличные музыканты и дирижеры, ничто не мешает им подняться на топ-уровень, но этого не происходит. Что делает хороший оркестр лучшим? Есть здесь рецепт?
– Это совокупность. Очень хорошие музыканты. Затем – профессиональные и человеческие качества дирижера. Потом – их взаимоотношения. Бывает замечательный оркестр, замечательный дирижер, но нет химии между ними, это как в семье: он хороший, она хорошая, а семья не получается. Потом идут принципиальные вещи: во-первых, это ответственность и работа. Серьезнейшее отношение, чтобы не было никакого намека на дуракаваляние. Это не секрет, что во многих оркестрах музыканты приходят как на службу – отыграл, и если пораньше закончилась репетиция, он бежит счастливый. Конечно, если работа сделана, можно и раньше уйти. Но главное – позиция: я, мы все вместе должны добиться высочайшего результата; каждый концерт – важный для нашего оркестра и для меня лично, потому что я музыкант, и мое эго и моя честь не позволяют мне опуститься ниже определенного уровня. Потом жизнь сама ставит вас в определенное положение, потому что оркестр начинает получать приглашения с лучших фестивалей, из лучших городов мира, и каждый знает, что от вас ждут высочайшего качества, и тут уже лицом в грязь ударить нельзя. Очень важный момент – подготовка музыкантов к первой репетиции, чтобы они уже знали произведение. Очень важно думать о том, чтобы красиво звучало. Ну и, на мой взгляд, наиглавнейший принцип. Ноты – это знаки, и исполнить ноты правильно – это мало, это только первая задача. Надо понять, найти и выразить, что находится за этими знаками – какая атмосфера, какое содержание, какой дух там присутствует, что композитор хотел этим сказать. Это высший уровень, я его называю космическим, вот туда надо войти. Для этого дирижеру надо готовиться хорошо. Прийти на репетицию с интерпретационной моделью, со звуковой моделью, понимать, чего вы хотите добиться, и зажечь оркестр, поставить ему интересные творческие задачи – тогда они увлекутся, и начнется очень интересный творческий процесс. Это исполнение очень хорошего уровня поднимает на космическую высоту, и там вы уже находитесь в каком-то другом мире. И тогда слушатель говорит: «Вы знаете, я два часа побывал как на небесах». Так что это один из важнейших творческих принципов: зажечь оркестр. И другой важный момент – это концерт. Финальная стадия вашей работы, кульминация. Должно быть особое вечернее настроение, дирижер должен дать импульс, чтобы оркестр пошел вместе с ним, а дальше – они друг друга разжигают. Для этого нужно очень хорошо подготовиться, чтобы все чувствовали себя свободно. Но при этом перерепетировать тоже опасно! Тогда возникает ощущение рутины. Руководитель должен так рассчитать время подготовки, чтобы вечером был невероятный эмоциональный дух, а если вы перезанимались, то вы просто как чиновник будете исполнять свое дело.
