Григорий Заславский
Мильфорд (Ксения Раппопорт) и Фердинанд (Данила Козловский). Фото с сайта фестиваля «Золотая маска»
С мещанской трагедией в пяти действиях в классическом переводе Николая Любимова Лев Додин обошелся решительно и одновременно – очень бережно. Спектакль идет без антракта два часа двадцать минут, при этом – при самых что ни на есть радикальных сокращениях – очень многие детали, интонации режиссер (он же и автор сценической композиции) сумел сохранить. Сразу после премьеры в «НГ» вышла статья петербургского критика Галины Коваленко, но так остается и по сию пору, московские гастроли для наших театров – как вторая премьера: так в афишах Малого драматического театра указываются и премьера в каком-нибудь важном европейском городе, и дата первого спектакля в Санкт-Петербурге. На «Коварство и любовь» собралась не только вся театральная общественность, но и светская публика. По окончании на выходе из театра выстроилась целая шеренга охранников и водителей, напряженно ожидавших появления VIP. В центре партера высилась шевелюра Филиппа Киркорова, он же первый поднялся и аплодировал стоя.
Срубив почти под самый корешок роль матери Луизы Миллер (ее играет Татьяна Шестакова, в роли учителя музыки Миллера – Александр Завьялов), Додин все ее содержание, если можно так сказать, перевел в молчаливую игру, почти в пантомиму, роль Шестаковой – это растянутая во времени «Пьета», Stabat Mater. Религиозные мотивы, наверное, – отдельная тема для разговора об этом спектакле: конечно, не случайно свечи в финальной сцене сгружены в один церковный «рой», а монолог Луизы (Елизавета Боярская) звучит скороговоркой православной молитвы.
«Балет» в этом спектакле – пластическая партитура, расчерченная «на квадратики», то есть геометрия, порой, кажется, правит бал. Прямые углы старинных деревянных столов, которые заботливо и предупредительно и совершенно беззвучно переставляют с места на место люди из окружения Президента (Игорь Иванов), деревянные балки – естественное украшение фасадов основательных бюргерских домов – перечеркивают черный задник (художник – Александр Боровский). Три цвета оставляет Додин в спектакле: черный, белый и темный цвет мореного дуба или не дуба…
Сократив канонический текст, Додин добавил от себя речь Бисмарка, которая завершает спектакль и режет слух какими-то очень узнаваемыми и сегодняшними оборотами – про рост национального самосознания. Смерть молодых героев не мешает где-то там этому самому самосознанию расти и расти. Политическая трагедия? И да и нет. Политики в спектакле не больше, чем в самой трагедии Шиллера, и нельзя сказать, что любовная история, конечно, тесно связанная с политическими вопросами и интригами при дворе германского владетельного герцога, сдвинута к краям спектакля.
О спектакле много написано, остается поделиться какими-то заметками на полях, поскольку «Коварство и любовь» Льва Додина – из тех, о которых невозможно не рассказывать, с которыми продолжаешь жить еще долго (мысли о некоторых его спектаклях сопровождают меня всю жизнь).
В речах здешней леди Мильфорд (Ксения Раппопорт) сквозь придворные лукавые речи просвечивает подлинность чувств – настоящих, сильных. Президент – и режиссер здешней интриги, но не может отказаться и от положения зрителя и наблюдает со стороны за тем, как расставляет и ловит в свои сети молодого и пылкого Фердинанда эта самая леди. Спектакль в спектакле: здесь, где Мильфорд и Фердинанд, – мелодрама, а здесь, где на все происходящее живо реагирует Президент, – чистый фарс.
Как всякий продуманный, выношенный спектакль, «Коварство и любовь» приоткрывает и явные, и тайные связи шиллеровской трагедии: отравление невинной и последующая развязка откликаются потом в нашем «Маскараде», а музицирование Фердинанда и Луизы, флейта и фортепьяно, – не отзывается ли отраженным светом в реплике Фамусова в «Горе от ума»? Он-то знает, помнит, читал, что флейта и фортепьяно – опасное сочетание для молодых возвышенных натур.
«Коварство и любовь» Льва Додина – спектакль, в котором много страстных объятий и долгих поцелуев, и одновременно сохраняющий холодность рассудка. Очень геометрически правильный и местами даже, кажется, герметичный, но вдруг – ближе к финалу – захватывающий, трогающий до слез. Меня захватил. И тронул. Прямо очень... Очень.
