Дарья Курдюкова
«Прохождение: проект другой страны» Альфредо и Исабель Акилисан. Фото автора
Проект зрелищный, он утомляет, и так должно быть. Потому что куратору любой биеннале предстоит показать картину мира, а это все же много, даже если в двух словах – то есть в масштабе одной выставки (72 художников, арт-групп и двух этажей Манежа). И название смотра может быть любым – и «Больше света» все равно ни к чему не обязывает. Катрин де Зегер во главу угла ставит вопросы времени и пространства, хронотоп Бахтина, озарение и творческую энергию, процессы мировые и локальные, политические, социальные, культурные и семейные драмы. Словом, пробует температуру человечества и пишет заключение руками художников. Поскольку во главу угла все уместить непросто, каждый волен считывать приоритетные для себя линии.
Кремль виден из окон Манежа, и, вероятно, это одно из объяснений отсутствия тут провокационных работ – помимо того что из почти 100 млн. рублей, составляющих бюджет основного проекта, около 55 млн. дал Минкульт и 10 млн. – впервые вложившееся в фестиваль правительство Москвы. И хотя в начале выставочного маршрута развернулось посвящение протестам (Том Моллой сделал длинный коллаж из снимков современников с лозунгами-слоганами и их предшественников 1960–1980-х годов) и эпоксидные фигурки Адриана Вильяра Рохаса отчего-то со спущенными штанами (впрочем, творец настаивает, что для него важен материал и отразившееся в нем, как в окаменелости время), в целом любителям чувствовать себя обиженными вряд ли будет к чему придраться. Парит над залом потертый дирижабль бельгийца Панамаренко аки символ мечты, которую ничто не может осадить, но и ушедшее время ей не вернет. Стоит хибара Сун Дуна в «ландшафте» из сотен скрупулезно собранных-сложенных ботинок, мисок, стульев, предметов обстановки и одежды, которые его мать не выбрасывала – авось пригодятся. И вот тут-то пластическая выразительность (де Зегер вообще сделала ставку на такие работы) сплетается со смысловой цепочкой, что переводит человеческое в общечеловеческое и обратно. Потому как инсталляция Сун Дуна, с которой он объехал не одну страну, изначально собиралась вместе с матерью в память об умершем в 2002-м отце (и одновременно о временах культурной революции, изменившей жизнь не только семьи Сун Дуна), а со временем стала и своеобразным памятником матери. И потому что «Прохождение: проект другой страны» Альфредо и Исабель Акилисан – лыжи, саночки, санки, сани, груженные чемоданами и, например, замшевыми туфлями, будто наспех сюда заброшенными – начинается детскими ботинками… Миграция перерастает в метафору жизненного пути. Как и в образах городов, помещенных Инь Сючжэнем в чемоданы.
Мир, увы, не существует без войны. Чеченский художник Аслан Гайсумов показывает ее через изувеченные книги (эта его продолжающаяся серия была одной из самых ярких на прошлогодней биеннале молодого искусства). Если в верхнем зале в работе иранки Фариде Лашаи на новом историческом витке ищутся параллели с «Бедствиями войны» Гойи и чаплинским «Великим диктатором», то в темном царстве (но не из-за Аида, просто тут в основном видео) внизу сирийская группа «Масасит Мати» размышляет о диктатуре на языке кукол (чтобы остаться неузнанными в стране, где даже за карикатуры можно поплатиться). А между тем возле окон на Кремль течет из трубы «Источник» Петра Белого – вечная (ли?) опора на природные ресурсы отдельно взятой страны…
Катрин де Зегер придумала выставку про время и пространство, переживаемые точкой-человеком в макрокосмосе Вселенной, время и пространство расширяющиеся (как у Мандельштама «Я, сжимаясь, гордился пространством за то, что росло на дрожжах») и схлопывающиеся. Сделала она это в духе нынешних европейских тенденций, когда художественная ойкумена становится больше, охватывая неизвестные прежде имена (впрочем, известные тут тоже есть – что участник прошлой Венецианской биеннале Сун Дун, что Вячеслав Ахунов, чьи работы взяли в основной проект и последняя кассельская dOCUMENTA, и Венецианская биеннале). И когда ширится само понятие художественного, так что рядом с арт-объектами оказываются тантрические рисунки.
Один герой Бориса Виана говорил, что его интересует счастье не всех людей, а каждого в отдельности, а Булат Окуджава сказал, что любит не народ, а отдельных его представителей – вроде далекие от выставки темы. Но когда, как здесь, учитывается голос каждого, получается уже про всех. Даже в двух словах картина мира выходит монументальной, многословной, но тут не скажешь, как у Милоша Формана, император говорил Моцарту, что «слишком много нот».
