22.07.2013 00:01:00
При поддержке Онегина
Наталия Звенигородская Между тем вовсе не Татьяны милый идеал, а незатасканная и «правдоподобная в эмоциональном отношении история» вдохновила некогда Джона Крэнко. Найти новый сюжет для хореографа – вечная головная боль, а тут – свежая любовная интрига на фоне деревенской идиллии и аристократического салона. Ну, целуются крестьяне с барами (Крэнко неведомо, что такое крепостное право, этому можно только позавидовать). Ну, танцуют они возле дома, напоминающего скорее средней руки замок, нечто смешанно-балканское. Ну, стоят в комнате Татьяны подсолнухи в вазе. Для родившегося в ЮАР англо-немецкого хореографа Джона Крэнко и художника-постановщика пруссака Юргена Розе – что Балканы, что Россия, что Малороссия… Смешно было бы ждать от Крэнко проникновения в эмоциональные тонкости русской души и тем более в энциклопедические тонкости русской жизни. Как смешно (хотя по-человечески и понятно) было, например, слышать о попытках Начо Дуато (только-только тогда заступившего на пост худрука балета Михайловского театра) подправить испанщину «Дон Кихота» или «Лауренсии». Искрометный и всеми обожаемый танец из «Пламени Парижа» Василий Вайнонен поставил, ни разу не побывав за границей и не имея никаких на этот счет сведений.
Национальность героев, думается, занимала Крэнко в последнюю очередь. Его привлек «тщательно разработанный па де катр», то есть четыре центральных персонажа, четыре темперамента, которые можно сталкивать и переплетать в танце. Возможно, тут ярче и уместнее был бы прием, использованный Хосе Лимоном, создавшим в 1949 году свою гениальную «Павану мавра» – пьесу для четырех танцовщиков по мотивам шекспировского «Отелло». Но Джон Крэнко – адепт хореодрамы. Его кредо – развернутые густонаселенные сюжетные балеты. В конце концов нашим артистам такой жанр тоже ближе иных прочих. Что уж говорить о зрителе, встречающем седьмой спектакль кряду долгими оглушительными овациями. Не секрет, что нынешняя аудитория (не только балетная) – это зачастую те же «иностранцы» по отношению к собственной культуре, прошлому этой культуры и страны в целом. Потому, должно быть, многочисленные нелепости «Онегина» зрителю в глаза не бросаются. Здесь не нужно разгадывать ребусы (что так часто раздражает в современном танце). Как и положено в жестокой мелодраме, у каждого своя, строго предопределенная роль: Онегин – злодей, Татьяна – невинная жертва, как и Ленский. Ольга – милая вострушка, чье легкомыслие стало причиной досадного недоразумения и привело к трагической развязке. Нам сделали красиво, не понуждая душу трудиться. К тому же (что немаловажно) музыка знакомая (по прогнозам погоды, например). Много кружев, кисеи, хрустальных люстр и больших зеркал. Ради этого можно даже пожертвовать очередным эпизодом любимого сериала: все равно повторят, а чувства испытаешь те же.
И все-таки не совсем.
Как нелепостями множества балетов, давно вошедших в золотой фонд мировой классики, нелепостями «Онегина» пренебрегали и будут пренебрегать ради редких жемчужин – любовных дуэтов. Сложные и очень красивые хореографически, они требуют от исполнителей не только виртуозной техники, но и развитого чувства. А Диана Вишнева – одна из немногих сегодня отечественных балерин, умеющая на сцене любить – по-русски и не только. Образ Татьяны в ее исполнении действительно развивается. Между вторым и третьим актом она взрослеет на полжизни. В слащавой эстетике «Онегина» Вишнева иногда переигрывает в наивность и романтичность. Но тело ее – никогда. Оно умеет без дешевой экзальтации рассказать о любви – только еще предвкушаемой, неутоленной или навсегда потерянной. Оно шелковой нитью струится в сильных руках Марсело Гомеса. Его мощные (хотя на вид не стоящие ему ни малейших усилий) поддержки уносят ее в мечтах или в стонах. Объятия всегда одетого в черное Онегина всецело поглощают тело Татьяны, как призрак беспощадный – ее воображение. Если в мимике и пантомиме Вишневой в этом спектакле много мелодраматического, то в ее танце раскрываются чистая (не по-мыльнооперному) душа и не наигранная драма. В такие моменты с разговорами о том, что лучше было бы не ставить «Онегина» на русской сцене и сохранить легенду легендой, не хочется соглашаться.
Комментарии для элемента не найдены.
Дарья Гармоненко