18.07.2013 00:01:00
Вот она, всемирная деревня
Наталья Исаева Спектакль становится чуть интереснее к концу, когда «деревня» разворачивается наконец к «кладбищу». Деревня и кладбище, сцепленные в одной связке, урча передают друг другу жильцов и постояльцев: то одних туда, то других – кому еще суждено родиться и включаться в эту адскую машинку – пока сюда. Один образ остался в памяти от общей довольно бедной визуальной картинки: трое мужиков в черных сюртуках и котелках, чем-то напоминающих персонажей Магритта, по очереди влезают на стремянку, чтобы уже с нее увидеть через стену кладбища – что там, как там, – вот так, когда ими движет просто бескорыстное любопытство, просто желание знать. Вот так, без всякой надобности, без ритуала – просто, чтобы вдруг услышать.
Одним из интереснейших событий этих дней фестиваля стал своеобразный мемуар «Экспериментальной академии театров» и ее бессменной руководительницы Мишель Кокосовски, озаглавленный ею «Похвала беспорядку и власти мастерства». На сцене была она сама, все тот же Станислас Норде и Анатолий Васильев (ну и я еще примостилась как переводчица). Непрерывный марафон, в котором только публика сменялась каждые два-три часа, а участники так и продолжали вспоминать, продолжался весь день до полуночи. На экране сменялись кадры совершенно потрясающих архивных материалов (все они принадлежат академии, прекратившей свое активное существование несколько лет назад, но продолжающей незримо присутствовать в открытых театрально-архивных центрах по всему миру). Великие мертвецы, столько сделавшие для театра, пытавшиеся на французской земле развернуть жесткий каркас французской практической словесности и словесной практики в сторону живого дыхания, в сторону спонтанного творчества... Пазолини и Хайнер Мюллер, Кольтес и Тадеуш Кантор, Гротовский и Анри Мешонник – все они были преподавателями академии, все руками, штучно, выделывали своих учеников, все были «мастерами» в том старом – артизанальном и восточном значениях этого слова. Васильев на сцене, один из немногих зубров, кто еще остался на этих вольных лугах и плесах. Васильев, срывавший аплодисменты после каждого рассказа, примера или «теоретического анекдота», что всегда будет сродни дзэнскому коану – парадоксальному диалогу мастера с учеником... Завтра встреча продолжится, будут и новый фильм, и беседы с публикой. Вот послушаю, вот немного еще поперевожу – тут и расскажу всё без утайки.
В эти несколько первых дней разгульной фестивальной жизни прежний знакомец фламандец Ян Фабр показывает в Оперном театре еще один бесконечно долгий спектакль (сегодня глядели почти до двух ночи). Смешное, вызывающее название: «Сила театральных безумств». Перформанс, пластика, возобновление старого спектакля 1984 года, но все это нанизано на некий драматический каркас, который все же ближе драме, чем прочие, еще более абстрактные опусы чистых «движенцев». Фабр разыгрывает все действие на повторах, на замкнутых циклически организованных движениях (вот актеры в черных костюмах и белых рубашках с галстуками раздеваются, вот они так же дружно одеваются, бегут куда-то, все быстрее и быстрее...). Вот танцуют двое голых мужчин, вот двое других сидят друг напротив друга, изредка обмениваюсь легкими пощечинами... А настойчиво повторяющийся, пародийно акцентированный текст все продолжает перечислять знаменитейшие театральные события рубежа веков, а потом и двадцатого века. Иллюзия театра, то, что на фламандском будет звучать как theater-lijk – «театральное подобие», прямо-таки «театр-кадавр». И в самом конце голые, крепкие мужчины – ну, скажем, та телесная сторона современного театра, которая от тоски и скуки подалась в танец и пластику, – эти мужики всё выносят и выносят на авансцену одетых в мужские костюмы девушек, которые пока еще трогают театр с иного бока – со стороны слова и формы... Девушки падают на пол, но раз за разом возвращаются к своим партнерам, которые уже устали их таскать, они картинно и чуть жеманно вскидывают руки и снова поднимаются в танцевальном движении. То, что французы называют словом ducalage, то фатальное расхождение не только между массовыми клише и высокими авторскими образами, но и попросту расхождение между телом и словом, грубой, живой, энергетически наполненной материей и изысканным, литературным и полувысохшим словом. Пока такой вот итог, подведенный правлению Ортанс и Венсана (они уходят, уже ушли, этот Авиньон – последний, Венсан примет на себя руководство театром «Види» в Лозанне, а взамен сюда, в Авиньон, явится Оливье Пи).
Авиньон
Комментарии для элемента не найдены.
Дарья Гармоненко