Дарья Курдюкова
Кунсткамера. Фото автора
В Чехии был не только социализм, но и свой сюрреализм. В СССР он, правда, тоже в некотором смысле был – ну, скажем, Виктора Пивоварова порой объявляют самым сюрреалистичным из московских концептуалистов, но у Яна Шванкмайера, который с 1970-го даже стал активным деятелем Чешской Сюрреалистической Коммуны, это куда очевиднее. В сентябре ему будет 79. Он снимал короткометражные ленты, которые крутят в Гараже, и полнометражные картины (сейчас их не показывают, но привезли деревянного персонажа из фильма «Полено»). Собственно, вся выставка напоминает сон, который вдруг начинает сбываться наяву.
Архитекторы экспозиции Кирилл Асс и Надежда Корбут разделили пространство на восемь небольших разномастных залов: в их гуще притулилась, как кладовка, темная комната с короткометражками. Вот, например, «Спокойная неделя в доме», где герой, маскируясь и тщательно выверяя адрес, пробирается в заброшенный дом, а там изо дня в день методично, как в ритуале, совершает одни и те же действия: живя в прихожей, делает в дверях каждой из многочисленных комнат отверстия и подсматривает за тайной жизнью оживших вещей. И в одном из эпизодов в кадре «семенит» не ножками, а крыльями Пернатый стул, который вы уже приметили, войдя на выставку. Наблюдать за коловращением героев Шванкмайера весьма любопытно, но интерпретировать их – гиблое дело. Так, режиссер сводит на нет всю недельную исследовательскую работу своего героя в тихом доме, поскольку тот покидает свое пристанище, заминировав его. Впрочем, в этом принцип художника, порицающего цивилизацию, принесшую иррациональность в жертву утилитаризму.
Собственно, выставка эту самую иррациональность восстанавливает в правах, доводя до точки кипения, до абсурда. Фетиши и марионетки, сформованные из всякого хлама, тщательнейшим образом, как для зоологического атласа, проработанные гравюры для «Естественной истории», которая перемешала в новых существах невообразимые сочетания всех и всего со всеми. «Тактильные поэмы» с какими-то глиняными ошметочками и немногочисленными вербальными комментариями – потому как если уж Шванкмайер развязал руки воображению, зрителю не остается ничего другого, как распустить собственные руки и читать таким образом «вирши».
Появление всех этих объектов можно, с одной стороны, объяснить тем, что поначалу художник учился на сценографа и режиссера кукольного театра, потом в Праге даже открыл свой Театр масок при театре «Семафор». То есть ему привычно рассматривать куклу как опытную модель мироздания. С другой стороны, его чудаковатые персонажи и рисунки могут стать промежуточным стоп-кадром в процессе созревания, например, анимационных фильмов, тем самым долгим наблюдением за вещами, которое Шванкмайер возводит в метод. Еще и поэтому в его героях заложена какая ни на есть сюжетность, будь то «Испражняющаяся шестиглазая курица, пострадавшая от насекомых-вредителей» или «Марионетка души» со множеством нитей, крепящихся ко всем многочисленным органам (читай порывам) куклы. Шванкмайеру интересно создавать и населять космос заново, придумывая аналоги всевозможных атласов и длинные истории отдельных видов вроде «Хвостовика Целомудренного».
Более того, чтобы уж совсем выбить опору рационального из-под ног, художник показывает, что этот мир созидается так же легко, как разрушается. В мультфильме «Возможности диалога» в одной из новелл персонажи, потомки маньеристичных арчимбольдовских героев – из кухонной утвари, из снеди, из металла – многократно и со страшной силой друг друга поедают, изрыгая в мир нечто новое и разом иллюстрируя неновые аллегории о пожирании малых рыб большими и войны всех против всех. Почти агрессивной навязчивости этой вселенной пропорциональна разве что ее хрупкость – «Великая мать», порождающая все новых крохотных человечков, создана из рожек да ножек. Шванкмайер показывает, что мир имеет смысл тогда, когда абсурден. Потому как только тогда он неподконтролен и свободен.
