Дарья Курдюкова
Масштаб и вписанность в пейзаж – приметы всех работ Полисского. Фото автора
На опушке леса, практически на краю никола-ленивецкой ойкумены и вдали от прежних объектов Полисского, высится напоминающий издалека и початок, и готовящийся к старту космический корабль – не хуже пепелаца из данелиевского «Кин-дза-дза!» – 22-метровый «Бобур». Вот у нас говорят: современное искусство то, современное искусство другое, а в мире-то мы что, травинка в поле, веточка на дереве – все равно все в первых строках вспомнят парижский Центр Жоржа Помпиду. Им-то, расположенным в квартале Бобур и по нему получившем второе имя, и грезил Полисский, придумывая новую инсталляцию. Beaubourg буквально – «красивый город». Работу художник (а с ним команда человек в тридцать и еще волонтеры), как обычно, сделал городу и миру да со смешком в усы. Из славного своей архитектурной анатомией Помпиду вытащил Идею трубы наружу, поставил ее во главу угла, водрузив стоймя связку из 12-ти таких труб. Почерк Полисского безошибочно узнаваем (монументальные объекты из дерева, здесь даже из березовой лозы), но он не повторяется, каждый раз придумывается новая история, которую ты уж сам дочитаешь, как захочешь. Многоступенчатая конструкция (и в буквальном смысле тоже – из центра вверх, на смотровую площадку, поднимается винтовая лестница, так что ссылку на Эйфелеву башню при желании можно найти) – это и оркестр водосточных труб, и саксофоны, и хоботы слонов, и восточный храм, и гигантский шалаш (негигантские тут же, рядом). Сверху есть даже подобие любимого французами нервюрного свода – две «трубы» пересекаются залихватскими арками над головой.
Строй образов рождается последовательно, и начинаешь верить, что тут и одно, и второе, и третье. Все трактовки возможны, но абсолютность всех поставлена под сомнение. Монументальность многометрового сооружения с металлическим каркасом искупается хрупкостью этого «плетня», мощь храма – камерностью шалаша, техницизм инженерных труб – музыкальностью саксофонных раструбов.
Русско-французский диалог продолжил Ксавье Жюйо, неподалеку, на границе соседнего села Звизжи, установив, по сложному определению организаторов, «аэродинамические скульптуры», одноименные названию деревни. Жюйо у нас знают, он уже приезжал в Москву, а во время представления Полисским «Вселенского разума» читал лекции в Никола-Ленивце. Сейчас он пустил в небо свои излюбленные «бесхребетные» трубки-щупальца, витиеватым движением которых верховодит ветер (чтобы легче было представить: по такому принципу работали фигурки заставки ток-шоу «Культурная революция»). По замыслу, ветер извлекает из них те самые «звизжевые» завывающие звуки. Обещанного перформанса по вспахиванию неба, куда эти трубы должны были «разбрызгивать» сено, журналисты, к сожалению, не дождались. И в целом работа г-на Жюйо, профессора Архитектурной школы Paris la Villette, показалась лишь дополнением к «Бобуру». Так ли уж необходимым?
Вообще вопрос о необходимости «дополнительных опций» остался одним из главных после бобуровской презентации. Дистанцировавшись от «Архстояния», здесь фактически придумали свой небольшой фестиваль. С детским уголком с книжками (еще сотрудники Центра им. Мейерхольда обещали поставить с юным поколением моноспектакли по их, детским, историям), с современным танцем и с музыкантами (в частности, с шумовым оркестром Петра Айду) – нашими, французскими, швейцарскими… Художник и музыкант Герман Виноградов «освятил» «Бобур» 12 ведрами воды, тем самым завершив перформанс про здравницу доктора Бобыря (это он, с его окладистой бородой и закрученными усами). Виноградов вернул к жизни им же повешенного статиста, ввернув, что у них – не как у Станиславского, театр начинается не с вешалки, а с повешенного. Была там и виноградовская мистическая музыка, и адресованные вряд ли собравшимся в Никола-Ленивце увещевания в «благонадежности», что «список Магнитского» его не интересует…
Люди готовы потратить семь часов на дорогу туда-обратно, чтобы увидеть новую работу Полисского, чтобы он встречал их у импровизированного кафе с местной едой. Здесь не нужны ни известное столичное кафе, ни мастер-классы французской косметической фирмы. Чтобы, перефразируя слова Бродского и его Одиссея, не стали «все острова похожи друг на друга».
Никола-Ленивец–Москва
