Дарья Курдюкова
На заднем плане – работа Александра Пономарева, перед нею – скульптура Леонида Сокова.
Фото автора
Можно, конечно, написать, что Олег Кулик разделся на глазах у публики, пошел в баню, причем все это в университете Ка Фоскари. Правда, на закрытой вечеринке Московского музея современного искусства гости забирались повыше – увидеть, что творится в крохотном, всем взорам открытом павильоне. Можно начав, тем и закончить, но по большому счету добавочной художественной стоимости к выставке «Трудности перевода» (в залах осталась документация перформанса) «Воспарение», с пылом и жаром показанное вместе с Гермесом Зиготом, не несет. Воспаривший дух в распаренном теле клонит к тому, что нагой герой освобождается от условностей общества, чьих-то мнений и ожиданий, становясь ближе к себе настоящему.
«Трудности перевода» давно работающий в Москве Антонио Джеуза (в ММОМА он показывал, к примеру, российский видеоарт) задумал словником, вводящим людей «со стороны» в контекст русского искусства. Подходящий для биеннале продукт, где зрелищность идет рука об руку с насущными вопросами. Получилась азбука, на каждую букву – художник, экспликация – как подстрочник для большого перевода, словарный раздел (к документации перформанса Кулика – пояснение про баню), дайджест того, что нужно знать. История страны на перекрестье с историей искусства, культуры вообще. Булатов, Монастырский, Кабаков, Макаревич с Елагиной, Пивоваров, вновь Вадим Захаров, Комар и Меламид, Борис Орлов, но есть тут и Бродский, и Корина, и Шутов, и Новиков, и Рогинский. Железный занавес, перестройка или убивший все живое в искусстве соцреализм, который на свою беду накликал в конце концов московский концептуализм – и вот картину Вадима Захарова с извержениями проклятий Джеуза комментирует бегством художников в личную мифологию... Толстой, Мандельштам и Солженицын, Иоффе. Верба, хлеб, живой уголок, лозунг «СССР – оплот мира», превращенный Макаревичем в энкаустическую картину, «Семнадцать мгновений весны» в виртуозной интерпретации Влада Мамышева-Монро. Каждой работе Джеуза дал кодовое слово, зацепку. Дальше хочется самостоятельно разматывать клубок интерпретаций каждой работы, того, как она сделана – это и есть главный импульс «Трудностей перевода». К оскароносному фильму Софии Копполы они решительно не имеют отношения. Это подстрочник к встречающему вас во дворе эпиграфу показа «Разговору под дождем» Александра Пономарева. Старый венецианский колодец венчает каменная резьба древней капители – память места. Надо всем этим размещен плоский прозрачный резервуар с водой, в который сверху вниз, от окон соседнего дома спускаются прозрачные же тонкие, как капилляры – так называет их художник в своих стихах – трубки с воронками. В Венеции тоже вода снизу и сверху. Круговорот воды, ассоциаций и импульсов, из которых рождаются образы, происходит вот так, между строк, под воображаемый, но вместе с тем почти осязаемый дождь и без перевода, потому что если вода смоет слова, останутся смыслы, ощущения. Выставка еще и об этом.
Второй проект ММОМА играет на контрасте с азартно, коллективными усилиями созданными «Трудностями». Дмитрий Озерков из Эрмитажа (год назад в ММОМА он курировал четвертую версию постоянной экспозиции «ИскусствоестьИскусствоестьИскусство») представил «Катю» американского художника Барта Дорсы. Личная история о том, как переживания после самоубийства друга художник визуализировал, насколько это вообще возможно, через лицо и тело девушки Кати. У нее тоже непростой жизненный багаж: родившись на Дальнем Востоке, она много лет провела в монастыре, а потом переехала в Москву, где хлебнула андеграундной жизни... По густо-черным залам бродишь босиком и почти на ощупь, как по какому-то чреву, где то там, то тут высвечены, словно рентгеновские снимки, Катины монохромные фотопортреты – расфокусированные, более четкие, цельные или с порезами, иногда составленные в диптихи – лицо, руки, тело. Их «прерывают» скульптуры – то же тело, те же руки, та же надломленность.
Одновременно с фестивалем, хотя и не будучи прикрепленными к нему официально, в Венецию привезли выставку Павел Альтхамер (к слову, участник главной биеннальной выставки) и наш акционист Анатолий Осмоловский с документациями прежних акций и с объектами вроде иконостаса из хлебов. Если их нарочито туманно озаглавленные «Параллельные сходства» – диалог, который, может, и не считают уже упомянутые, не знающие контекста люди, то «Capital of Nowhere. Опыт переменного ландшафта» – весьма меланхоличное, но добротно сработанное многосоставное (тут и Виталий Пушницкий, и Петр Белый) высказывание о городе в самом широком смысле слова. О городе как культурном ландшафте, который теряет индивидуальность.
Венеция даже в период фестивального объединения всех флагов от этого застрахована. В ней, гордящейся своей индивидуальностью, чего только не придумаешь, чтобы тебя услышали. Сразу после открытия российского павильона неподалеку от Джардини художник Сергей Катран заминировал лагуну. И хотя связка «арт-мин», держа которую за веревку он возник из-за забора и, прошествовав к воде, эффектным жестом туда кинул, была похожа на синие буйки в духе «дальше не заплывать», декларацию Катран зачитал о вечных, проклятых, давних вопросах. Современное искусство наступает на одни грабли – «пошлость, звездная болезнь, коммерциализация, вторичность», но одновременно оно же становится защитой от этих напастей. Скорее всего в угаре вернисажей Венеции было не до предостережений.
Увы, создание «образа родины» не обошлось без курьезов. Незатейливую неваляшку в виде деревянной державы с двуглавым орлом установили по пути к Арсеналю, а после возили по каналам. Так национальную идею России на загодя организованном Георгием Маминым и Денисом Сауниным конкурсе явил Виталий Сабуров. Собой организаторы невероятно гордились, задолго до биеннале доведя московских журналистов до изнеможения новостями о своей идее. Светлой ее не назовешь, впрочем, на следующий день неваляшка исчезла, возможно, отправившись в новый рейс. Даже если «идея» не увлекла итальянских организаторов для внесения в официальный список мероприятий, на улице показать ее не запретишь. Да только, право, уж лучше бы не старались.
Венеция
