Дарья Курдюкова
Мелочей в искусстве не бывает. На выставке Лизы Ольшанской. Фото с сайта галереи
Придешь, бывает, на выставку, которая про современное искусство, и мучительно соображаешь, нагоняя на лоб морщины, что, что же это значит. Тут поначалу тоже так. Крохотное пространство галереи, забитое всякими штуковинами, что получили второе дыхание через моду на винтаж, теперь еще наводнили старательно вышитые цветными стежками картинки с забинтованными руками-ногами-головами, с «правилами» искусственного дыхания, чуть ли не со схемами человеческих внутренностей (женские – понятное дело, на туалетном столике). Вдохновленные инструкциями из травмпунктов или больниц, они обрамлены тут в старинные рамки, в какие наши пра-пра… помещали семейные портреты. Дальше целая стена, как доска почета, как «Фундаментальный лексикон» Гриши Брускина, со странными сценками – это броши в паспарту. И как венец – рисованный рассказ про двух сестер и их ухажеров-фриков. Купила как-то Лиза Ольшанская в антикварном магазине альбом конца XIX века с хромолитографиями Николая Каразина в наивных рамках с птицами и пейзажами. Историю она решила подправить и сделать ближе, предложив своих героев: с барышнями хотят дружить и бородач в гимнастическом купальнике, и веселый человек, шею которого, как шарф, «укутывает» хобот слона.
Можно начать все это интерпретировать, добавив сюда бэкграунд Ольшанской, Строгановку и что она бросила живопись в пользу графики, в частности иллюстрации. Можно еще вспомнить, что аппликации на тканях делал Тимур Новиков, можно привлечь сюда и вязаных героев Леонида Тишкова, и вышитые картины Татьяны Ахметгалиевой, из которых часто, как в процессе вязания, тянутся нити. А если броши, так будут вам звезды да самолеты дизайнера Ольги Солдатовой – она, кстати, приходила на вернисаж. Язык плакатной пропаганды как никто – и как никто саркастично – освоил Гриша Брускин в своих фарфоровых и не только фарфоровых проектах. Но все это придется оставить в виде багажа с наклейкой «контекст», потому что самой художнице до этого, кажется, нет дела. В ее брошках есть нечто хармсовское. То человек в черном (мундире?) стоит у несоразмерно гигантского циферблата, то другой, с крыльями за спиной, все никак не взлетит, удерживаемый красными путами, то смешные фигурки застревают в цепях, то откуда-то обнаруживается фиолетовая рука, то на мягкой подложке лежит лимонка, то из глубины броши вылезает на нас поросячья пятая точка с запятой хвоста. Пытаясь увязать все это меж собой, чувствуешь себя смешно – тут же поток ассоциаций сродни сюрреалистическому автоматическому письму. И переставая пытаться ПОСТИЧЬ, просто пускаешься вслед за этими напевами, где ни на что не намекают. Не станем же мы, в самом деле, разбирать на составляющие параджановские коллажи.
Ведь один из самых интересных приемов – что «актуального», что «неактуального» современного искусства – работа с формой, смещение и смешение масштабов означаемого и означающего. Поэтому у Лизы Ольшанской так действуют доставшиеся в наследство от советских публичных пространств инструкции, окаймленные сентиментальными рамками, что хранят тепло чьих-то частных пространств. Как у Гриши Брускина действуют фигурки с плакатов по гражданской обороне, превратившиеся, скажем, в фарфоровые статуэтки или росписи на тарелках. Так же и рисованные фрики из альбома, сказавшиеся своими в обрамлении листов конца позапрошлого века. И броши, для которых в ход идет все вплоть до цепочек и дверных петель! «Брошками на «социальную тему» названы они в экспликации. И почти что на наших глазах и социальные, и «Случайные образы» в буквальном смысле приручаются.
