Автопортрет Дориана Грея

Стиль – неотъемлемая составляющая и для Уайльда, и для художника спектакля Ларисы Ломакиной.
Фото РИА Новости

Февраль 2013 года. Король шансона – Лорд – дает концерт в Кремлевском дворце съездов. Три равнокрасивые и равноусталые девушки на бэках привычными по маршрутному радио голосами подтягивают высокие ноты. Так начинается премьера «Идеальный муж. Комедия» в МХТ имени Чехова. Режиссер Константин Богомолов успел предупредить всех в социальной сети, что ни минуты серьеза в его спектакле нет. Четыре с лишним часа – несерьезно. Лорд, воодушевленный теплым приемом, выводит к микрофону из зала своего давнего друга-министра, который (пользуясь случаем) присуждает звезде за «многочисленные заслуги» звание народного артиста России. Стандартный кремлевский концерт продолжается.

Четыре часа желчи, презрения, но… – это же все шутка, все несерьезно. Четыре часа гомофобии и шовинизма, но… это же все не всерьез, то есть надо воспринимать наоборот. Но вот что важно: эти четыре часа проходят и без театра, хотя об актерах как раз есть что сказать. Но это все больше похоже не на театр, а на череду номеров команды КВН или Comedy Club'а. Отдельные зрители спешно покидают зал уже на второй-третьей сцене. Другие уходят в середине спектакля, третьи – не дождавшись конца. Но большинство, которое досиживает, поднимается в едином порыве и устраивает режиссеру и актерам несмолкающую овацию. Все это – «Идеальный муж. Комедия» Константина Богомолова, представленный на сцене МХТ им. А.П.Чехова.

Сюжетная спайка эпизодов повествует о горе-киллере (Игорь Миркурбанов), некогда убившем свою возлюбленную (Марина Зудина), а позднее потерявшем голову от своей очередной жертвы – восходящей звезды российской политики (Алексей Кравченко). И все у новоиспеченных любовников хорошо. Один блистает на политическом поприще, другой, закодировавшись от желания убивать, становится звездой шансона. Но тут на горизонте появляется из прошлого «воскресшая» возлюбленная и грозит разоблачением этих таких возвышенных, но порицаемых нашим нетолерантным обществом отношений. В качестве отступного она требует победы в тендере «на производство резиновой хрени». Победу, которая сулит немалые барыши, успешный политик может ей обеспечить, но беда в том, что того же жаждет его собственная жена (Дарья Мороз).

Перипетии сюжета можно пересказывать бесконечно, истории, далеко отошедшие от Уайльда, зато вошедшие в наши территориальные воды, более или менее издевательски, но правдоподобно отражающие наши российские реалии. Впрочем, и смелости особой в них, в этих саркастических комментариях, нет, – все это уже неоднократно «улыбалось» и «подмигивало» нам с экранов телевизоров. Тогда в чем смелость? Ведь накануне премьеры поклонники режиссера очень опасались, что спектакль так и не выпустят в МХТ, что потребуют от Богомолова жесткой редактуры, а режиссер, в свою очередь, успел предупредить: сокращать мне нечего.

В чем же высшая степень свободы? В том, что вся эта мешанина разом вывалена на театральную сцену? Но ведь и это не ново. Некоторую актуальность можно прочитать в ежеминутных отсылках к сегодняшне-вчерашним событиям, но для театра подобная актуальность ложна. Она – слишком скоропортящийся товар по театральным меркам и годится лишь для разовых эстрадных выступлений. И манера игры – «номерная», эстрадная. Особенно на ролях второго-третьего плана. Конечно, Роза Хайруллина никогда не опустится ниже собственной внутренней планки – что бы вокруг нее не выстроил режиссер, а вот молодежи это не удается. Из центральных персонажей лишь Лора Марины Зудиной ведет какую-то линию героини, оставаясь живой, не шаблонной, не превращенной в клише. И это возможно, можно устроить на сцене парад карикатур, но ведь и в карикатуре ценится оригинальность рисунка.

Театр сыграл с создателями спектакля злую шутку. Они забыли о том, что это – не прикладной вид искусства, с легкостью подстраивающийся под любые концепции. Нет, театр может и так, но это для него слишком мелко – «на один зуб». По-настоящему хорошо театр умеет творить миры. Соприкасающиеся с нашей реальностью, проникающие в нее, но не повторяющие ее. За «правое дело» и честные выборы можно не только на митингах или у памятника Абаю, можно и в театре – спектаклями, обличая лицемерие власти, церкви, всех прочих, – лишь бы самому, в своей правой борьбе оставаться художником, не теряя накала гражданских чувств. А то получается, что клин пытаются выбить клином: на их цинизм отвечаем своим, их кощунство накроем всепоглощающим нашим. «Вызванный» во втором акте Мефистофель куда гуманнее. Он по крайней мере желая зла, благо совершает.

Да, в своем спектакле режиссер ведет порой увлекательную литературную игру с множеством цитат, аллюзий и реминисценций. Казалось бы – какое уважение и доверие к своей публике! Но тут же дает зрителю увесистую оплеуху, выводя на огромные экраны, висящие над авансценой, ссылки, сообщающие непосвященным, что только что были процитированы «Три сестры», а вот сейчас уже пошли реплики из «Чайки». Претендуя на высокоинтеллектуальную игру в постмодернизм, «постдраматизм», режиссер оказывается на одной полке с Дарьей Донцовой, которая тоже любит сначала написать, что счастливая героиня, следуя известному выражению, забыла о времени; а потом сделать заботливую сноску: «цитата из комедии Грибоедова «Горе от ума».

Константин Богомолов еще до премьеры неоднократно повторял (да и те, кто спектакль принял, с ним полностью согласны), что «Идеальный муж. Комедия» – это правдивейшее зеркало, отразившее наше догнивающее общество. Но думается, здесь ближе к истине скорее Оскар Уайльд, по мотивам которого весь этот трэш (терминология режиссера) поставлен. А Уайльд в «Портрете Дориана Грея» писал: «Всякий портрет, написанный с любовью, – это в сущности портрет самого художника, а не того, кто ему позировал. Не его, а самого себя раскрывает на полотне художник».