Инго Метцмахер: "Женщина легко может стать жертвой системы"

Маэстро на репетиции.
Фото предоставлено автором

Вчера в Большом зале консерватории звучала Восьмая симфония Антона Брукнера: Российским национальным оркестром (РНО) дирижировал маэстро Инго Метцмахер. Метцмахер возглавлял Немецкий симфонический оркестр Берлина и Нидерландскую оперу, на протяжении восьми сезонов руководил также Гамбургской оперой, где работал с прославленным режиссером Петером Конвичным. По образцу венских новогодних концертов провел цикл «Кто боится музыки ХХ века». В нынешнем сезоне дирижирует большинством крупнейших оркестров мира, эпизодически выступает как пианист, работает над постановкой вагнеровского «Кольца Нибелунга» в Женеве, дебютирует в мадридском театре «Реаль». Однако главным событием года Метцмахер называет постановку оперы «Солдаты» Бернда Алоиза Циммермана, осуществленную минувшим летом на Зальцбургском фестивале (см. «НГ» от 28.08.12). О том, почему эта опера считается одной из самых сложных для постановки, и о своем увлечении русской музыкой МЕТЦМАХЕР рассказал специально для «НГ» Илье ОВЧИННИКОВУ.

– Три года назад вы дебютировали в Москве за пультом РНО с программой из Вагнера, Хартмана и Шостаковича. Почему вы выбрали ее для дебюта?

– Хартман – очень хороший, недооцененный композитор, по воле обстоятельств ставший и политической фигурой. При нацистах он не покинул Германию и не сотрудничал с властями, оставаясь внутренним эмигрантом и продолжая писать музыку. Так он стал совестью нации – в этом я вижу его сходство с Шостаковичем, которому досталась аналогичная роль. Кроме того, они почти ровесники, и мне очень хотелось сыграть их в Москве в одной программе. Что касается Седьмой симфонии, таким было пожелание приглашающей стороны. Хотя мне как немцу, безусловно, было интересно исполнить ее в России.

– Знакомы ли вы с современной российской музыкой?

– Не слишком – и был бы рад узнать о ней больше! Мы исполняли одно сочинение Владимира Тарнопольского с Ensemble Modern, оно мне очень понравилось. В русской музыке я особенно ценю период, охватывающий годы до и особенно после революции, когда у композиторов была настоящая свобода – Николай Обухов, чьи сочинения мне доводилось играть, Александр Мосолов, Артур Лурье... Их поколению несладко пришлось – Мосолов умер в бедности и безвестности, Лурье эмигрировал. Жаль, что многое из музыки тех лет пропало безвозвратно – далеко не всем удалось, как Шостаковичу, не потерять себя в обстоятельствах эпохи. Я очень его люблю, хотя прежде, как и многие, считал Шостаковича компромиссной фигурой. Но потом я все больше понимал, что это неверно, и сейчас мне особенно дороги его Четвертая и Одиннадцатая симфонии.

– У «Солдат» слава одной из самых сложных для постановки опер. Так ли это и почему?

– Сложна в первую очередь собственно музыка, особенно вокальные партии. Не думаю, что так уж сложно сценическое ее воплощение, главное – придумать его. Нам важнее было рассказать историю гибнущей женщины, в сущности очень простую, а не удивить всех навороченной постановкой. В партитуре есть некоторые указания, от выполнения которых мы отказались: у нас не было балетных сцен, видеофрагментов, фонограммы, электроники, мы избежали этого, чтобы сосредоточиться на сюжете. В то время Циммерман хотел использовать все доступные средства по максимуму, не только музыку с пением. Нам фонограмма не понадобилась, мы смогли сами сыграть все. Работа для звукорежиссера была лишь в том, чтобы подзвучить гитару, клавесин, джаз-бенд – для остального подзвучка не понадобилась. В опере соединено столько разных вещей... для дирижера, конечно, это серьезный вызов.

– Циммерман говорил, что время действия «Солдат» – «вчера, сегодня, завтра». Действительно ли эта опера актуальна завтра так же, как и вчера, и почему?

– Драма Якоба Ленца, которая легла в основу оперы, принадлежит XVIII веку, но она трогает нас независимо от того, к какому времени относится. Ее, конечно, необходимо поместить в контекст какой-либо эпохи, иначе это не имеет смысла. Именно это сделал Алвис Херманис, мне очень понравилось. Прежде я видел его драматические постановки, и после одной из них пришел к нему и предложил поставить «Солдат». И он согласился. У нас сложилась очень хорошая команда. Певцы были хорошо подготовлены заранее, Херманис не стремился слишком их эксплуатировать. Солистов мы выбирали вместе с дирекцией фестиваля, и кастинг оказался очень удачным. Каждый был на своем месте.

– В том числе Жори Виникур – знаменитый барочный клавесинист, который у вас исполнял партию клавесина в оркестре. Как он согласился на такую скромную роль?

– Вы не поверите, но он сам пришел к нам, это было его желание – он любит «Солдат».

– А по чьей инициативе в финале над сценой загоралась надпись «Свободу Pussy Riot»?

– Это личная инициатива Херманиса. Думаю, он хотел показать, как женщина легко может стать жертвой системы, когда все общество против нее, будь то героиня оперы или участницы Pussy Riot.

– В «Солдатах» многое напоминает оперу Альбана Берга «Воццек» – и музыка, и либретто. Циммерман осознавал это влияние, или оно могло не проявиться?

– Прежде всего Георг Бюхнер, чья драма легла в основу оперы Берга, находился под большим влиянием Ленца, написавшего «Солдат» задолго до его «Войцека», – вот откуда это идет. Лаконичность, концентрированность языка – это у них общее. И это привлекает композиторов, конечно. В итоге обе оперы не просто рассказывают сюжет, он полностью подчинен музыке, ее абсолютно ясной структуре. При этом лишь отдельные части двух опер напрашиваются на сравнение. Музыка, с которой начинаются «Солдаты», не имеет с Бергом ничего общего. Сходство скорее в деталях. Циммерман зачастую выдвигает на первый план орган или ударные, в общем, прибегает к сильным средствам. Берг же предпочитает более тонкую работу. Возможно, он был практичнее, хотя тоже использует большой состав с дополнительным камерным оркестром. А у Циммермана столько инструментов, сколько не уместится в яме ни в одном оперном театре мира.

– Трудно ли было работать над «Солдатами» с Венским филармоническим оркестром? Казалось, это совсем не их репертуар, а они прекрасно с ним справились.

– Нет, не трудно: они доверяют мне и с самого начала шли за мной. Сейчас мы уже неплохо знакомы: работали вместе над «Парсифалем» Вагнера, «Леди Макбет» Шостаковича, «Махагони» Вайля. Из наших совместных работ мне дороже всего «Солдаты» и «Под жарким солнцем любви» Луиджи Ноно. Говоря о Ноно, я бы не стал делать акцент на идеологии и тем более на политике – вера в коммунизм лежала в основе личности Ноно, человека и композитора. Она помогала ему жить и постоянно звала вперед.

– Как родился ваш цикл концертов «Кто боится музыки ХХ века»? В нашей стране этот вопрос по-прежнему актуален.

– Неужели? Удивительно. Чтобы изменить подобную ситуацию, нужны дирижеры, которые любят эту музыку и готовы исполнять ее раз за разом. Тогда постепенно изменится и публика, это не вопрос одного дня. Что касается моего цикла, я делал его в Гамбурге, позаимствовав идею новогодних концертов Венского филармонического оркестра. Только не с маршами и польками, а с музыкой ХХ века, среди которой выбирал по преимуществу пьесы развлекательного характера. Согласно распространенному предубеждению, вся музыка прошлого столетия слишком сложна, депрессивна и некрасива. Я же старался показать, что это все не так. В программах было по 15–20 номеров, мы делали их на Новый год в течение шести сезонов.