Марина Гайкович
Альбина Шагимуратова.
Фото РИА Новости
Альбина ШАГИМУРАТОВА стала лауреатом премии «Золотая маска» как лучшая певица прошедшего сезона за роль Лючии ди Ламмермур в спектакле Татарского театра оперы и балета. За последние пять лет Альбина покорила все лучшие сцены мира, но вот в России выступает крайне редко. О прелестях и трудностях карьеры – в интервью корреспонденту «НГ» Марине ГАЙКОВИЧ.
– Вы ожидали, что победите?
– Даже не рассчитывала, честно могу сказать. Слишком много достойных номинанток и действительно сильные работы были, так что это было очень для меня неожиданно.
– Это правда, что вы ради выступления в Москве отменили ангажемент в Венской государственной опере?
– Переговоры по поводу участия в «Маске» шли еще полгода назад, и я объясняла руководству фестиваля, что у меня в это время контракт, я им давала сроки своих спектаклей. Получалось, что я прямо после спектакля должна лететь в Москву, петь труднейшую партию Лючии – и на следующий день в Вене у меня был «Любовный напиток». Это физически трудно. К тому же согласиться на это было бы по меньшей мере безответственно. Поэтому мне пришлось сделать трудный выбор. Это был риск, конечно, – я не знала, получу ли я «Маску», но я так редко выступаю в России... И само участие в фестивале для меня было очень важно.
– И каково это, отказаться от контракта в Венской опере? Чем это грозит?
– Слава богу, ничем. Директор театра Доминик Майер, к счастью, все правильно понял.
– В следующем сезоне вы будете петь в России – у вас запланированы выступления в Доме музыки.
– Да, я выступаю с Семеном Скигиным – в совершенно новом для себя амплуа, буду петь камерную музыку. Я слышала, что он очень хороший музыкант, с ним интересно работать. Когда выступала с ним на юбилее Дмитрия Вдовина, в этом убедилась. Мы встретились буквально за три часа до концерта, и нам этого хватило, чтобы подготовить номер. Программа, которую мне предложил сделать Скигин, называется «Цветы» – это немецкие, французские, русские романсы, которые так или иначе связаны с этой довольно редкой, но прекрасной темой. Я настолько загружена в оперном и концертном репертуаре – я имею в виду выступления с симфоническим оркестром, что это будет мой первый концерт камерной музыки. Это очень сложно: в две минуты романса надо вложить столько, сколько в опере растягивается на три часа. К тому же я никогда не пела французские романсы. И опера на французском мне только предстоит – «Манон», да еще и в Люксембурге, где этот язык один из государственных. Усиленно готовлюсь, занимаюсь с коучами.
– Какой из ваших дебютов вам запомнился?
– Дебют в Метрополитен, когда я пела Царицу ночи без единой репетиции на сцене. В театрах типа Метрополитен репетиции на сцене – это роскошь, слишком дорого. В этой постановке, очень красочной, моя героиня въезжает на сцену на машине в громоздком японском костюме, который помогают «нести» еще пять человек-невидимок. И вот произошел какой-то компьютерный сбой, и машина не поехала, работники сцены вручную выкатывали автомобиль. А у Моцарта выход Царицы ночи начинается с колоратурного пассажа – представляете, какие чудеса мужества я должна была проявить? Требовались и стойкость, и выдержка. Мне кажется, я справилась.
– Можно сказать, что Царица ночи – та партия, на которой вы, как на автомобиле, въехали в двери крупнейших театров?
– Да. Это действительно та партия, которая открывает двери во все театры. По-настоящему ее поют четыре-пять человек по всему миру, и вот мы переезжаем из одного театра в другой. Началось все с того, что я заменила Диану Дамрау в Зальцбурге, когда она отказалась петь.
– Это сразу после вашей победы на конкурсе имени Чайковского?
– Да, буквально через неделю я пела прослушивание у Рикардо Мути, и меня пригласили.
– А следующая ваша коронная западная партия?
– Лючия. Я спела ее первый раз в Казани, это пробный шар был – как видите, удачный. Потом я спела Лючию в Хьюстоне, и уже после этой постановки меня пригласили в Метрополитен, Ла Скала и Ковент-Гарден.
– А русский репертуар удается на Западе петь?
– В Парижской опере будет концертное исполнение «Ивана Сусанина» с маэстро Ведерниковым.
– Вы – солистка Татарского театра оперы и балеты. А там как часто вам удается выступать?
– Очень редко. Слава богу, Рауфаль Сабирович Мухаметзянов не просто меня отпускает, но в какой-то степени приветствует мои странствия – он понимает, что я развиваюсь, выступаю с крупнейшими дирижерами, солистами, режиссерами. Петь с Мути, например, была моя мечта.
– Я слышала, как вы пели народную татарскую песню. Кроме того что это очень красиво, для академической сцены есть какая-то польза?
– Вы знаете, фольклор дает возможность почувствовать проникновенность, душевность, искренность, открытость. Это можно перенести в оперу, но в опере другие задачи. Вот «Лючия» – здесь в первую очередь перед певицей стоит техническая задача, это наисложнейшая белькантовая партия. Сцена сумасшествия требует полнейшей концентрации, и если певица не умеет петь пассажи, верхние ноты – не справится. Я эту партию готовила с Ренатой Скотто, так вот она внушила мне такую истину – нужно голосом передавать драматизм роли. Можно носиться по сцене, бегать, прыгать – но это никого не тронет, если эмоция не передается голосом. Он открывает слушателю внутренний мир певца – если ему есть что сказать, он может стоять – и зритель его поймет.
– Публика любит похлопать певцу во время спектакля. Это мешает или помогает?
– Если бравурная ария – то да, если нет – тяжело. Например, в Вене публика настолько воспитанна, что она даже после бравурной арии хлопать не будет.
– А итальянцы?
– Если удачно ария спета – обязательно хлопают.
– Вы хорошо понимаете своих героинь? Или этого и не нужно, нужно просто идти за постановщиками?
– Если нет своего понимания образа, можно даже не начинать работать. Полностью отдаться концепции режиссера – это утопия. Я участвую в основном в современных интерпретациях и, должна сказать, что сейчас мало талантливых постановок. А мечтаю выступить в хорошей классической постановке типа «Травиаты» Дзеффирелли. Хочется почувствовать дух того времени, почувствовать, какая же была Виолетта. Ее поступки я как женщина понимаю. Мне, например, не всегда понятны поступки Лючии ди Ламмермур. Но есть оговорка – у нее тонкая психика. Она же не просто так с ума сошла. Часто говорят, что в начале оперы она абсолютно нормальный человек. Но я не согласна. Если почитать роман, то понятно, что мать ее не любит, она с самого детства лишена родительской любви, выросла без матери... Есть все предпосылки, чтобы изначально играть сумасшедшую чуть-чуть, на грани. А поступок брата, который выдал ее замуж из меркантильных интересов, спровоцировал приступ.
Сейчас как часто бывает: режиссер сказал: руку – туда, ногу – сюда, иди налево, направо, ты постоянно должна быть в движении – не должна стоять больше чем полторы минуты. А почему? Часто ответа нет. Поэтому и происходит бессмыслица. Я как-то пела «Травиату», и в сложной арии в первом акте она бегает, а на мне – корсеты, кринолины. И режиссер просил меня задирать юбки, снимать каблуки, снимать парик, который и париком-то не назовешь. Все эти несусветные вещи Виолетта бы не делала. Достаточно почитать роман Дюма, чтобы понять, как героиня может себя вести.
– Вы все время первоисточники читаете?
– Обязательно. Сначала прочитать, потом пропустить все это через призму Альбины Шагимуратовой и только затем – в репетиционный процесс.
– А с Дмитрием Черняковым в «Руслане и Людмиле» вам как работалось?
– Непросто. Сначала я совсем не понимала, чего он добивается. Лишь незадолго до премьеры «въехала» в то, что он хочет от меня. В каких-то вещах я с ним не соглашалась, и он иногда принимал мою точку зрения. Например, сцена у Черномора – это исключительно мое отношение к этому образу. Мне кажется, что здесь эта постановка недооценена. На Западе она произвела бы фурор. Она очень смелая. Даже дело не в голых статистках, а в том, что Черняков сделал из Руслана такого парня, а из Людмилы такую девушку. А как зал реагирует? «Победа, победа, Людмила!» – и зал смеется.
– А что ему еще делать? Вы себя мысленно в зал перенесите. Она в трансе, а он кричит – победа…
– Она, когда выходила замуж, не понимала, что любит Руслана. Она прошла все эти круги ада, которые ей устроила Наина. Не Черномор, его ведь нет в этой постановке – именно Наина, потому что сама была несчастна и хотела посмотреть, выдержит ли это Людмила. И когда качок ее забирает после лезгинки и, по замыслу режиссера, насилует... Вот с этим я долго не могла примириться. Но иначе как она повзрослеет? Должно произойти что-то в жизни, какое-то событие, которое в корне тебя поменяет... Жалко, что в этой постановке не было никакого элемента сказки. А все так, как в реальной жизни, как в XXI веке.
