Питерские любимцы на "Золотой маске"

Страсти «Трех сестер».
Фото с сайта фестиваля «Золотая маска».

Фестиваль «Золотая маска» подходит к концу, сегодня вечером в театральном центре «На Страстном» очередную пьесу Мартина МакДонаха «Однорукий из Спокэна» сыграет пермский театр «У моста», а пока – о номинантах из Петербурга.

Некий режиссер, когда три «золотые маски» ушли одному провинциальному спектаклю, пошутил: «Если это лучший спектакль, то всем режиссерам надо застрелиться». Спектакли этого острослова впоследствии ни разу не были отобраны фестивалем «Золотая маска».

Так вот, если такой спектакль, как «Три сестры» Небольшого драматического театра из Санкт-Петербурга номинируется как лучший спектакль страны, то впору вспомнить о той шутке.

Чья-то благосклонная длань простирается над режиссером Львом Эренбургом, который слишком частый гость и «Золотой маски», и даже ставит свои опусы в МХТ.

Отменить режиссерскую профессию, конечно, можно, только что получим в остатке? Скажите на милость, почему Ирина в этом спектакле хромая? Впрочем, трактовать режиссерское намерение можно так: хромая она потому, что сильно хочет в Москву. Куда ей! Она не то что до Старой Басманной не доберется, но непонятно как доковыляет до телеграфа в городе типа Перми, как указывал Антон Павлович. О кирпичном заводе и думать нечего. Без Тузенбаха ей туда путь заказан. Наделяя хромотой Ирину, надо как-то соответствовать предрассудку любимой мысли и объяснить нам, почему Тузенбах и Соленый, какие-никакие офицеры, дрались из-за барышни-хромоножки. Ни тот ни другой не похож на Николая Ставрогина. Тут, конечно, слова Чебутыкина «Птица моя белая» надо ликвидировать.

Слава богу, две другие сестры крепко стоят на ногах. Ольга – махрово провинциальная учительница, вероятно, часто посещает оперу, воображая себя оперной дивой. В мечтах она – онегинская Татьяна, а в жизни – заурядная классная дама, одинокая старая дева, которая старомодно держит себя в руках, наряжаясь не по делу, укладывая помпезно волосы с помощью местного цирюльника, вероятно, старательного родителя кого-нибудь из учениц гимназии.

Маша среди сестер единственная, как известно, замужем. Любовь этой генеральской дочки к офицерскому составу носит отнюдь не платонический характер. Клеопатра предместья привыкла завлекать в свои сети военных, делающих остановку в уездном городе. Мужа-учителя она превратила в истерика, который только и делает, что кричит, заклиная самого себя, как он любит Машу. При этом он привык обнаруживать свою жену в объятиях другого. Все бы хорошо, но подобное решение «сестер» мы видели у Някрошюса.

Трюки, которыми изобилует каждая сцена, по своей фактуре напоминают то, как работает Юрий Погребничко, с той разницей, что у последнего всегда есть печальный подтекст о трагической неизбежности судеб. Здесь же ни с того ни с сего в финале спектакля начинают считаться с Чеховым, и три сестры, согласно театральному канону, не сказать штампу, обнявшись, убеждают нас, что надо жить, причем, произнося этот знаменитый текст, они в том числе помимо слов фиксируют все знаки препинания. Надо жить, говорят они, следом произнося слово «запятая». Надо жить – точка, надо жить – многоточие. Дальше – затемнение.

Затемнение отбивает одну сцену от другой, превращая спектакль в цепь концертных номеров. Уже давно не удавалось на столичной сцене видеть такой способ построения спектакля, позаимствованный у глубокой провинции.

Справедливости ради надо сказать, что, вероятно, площадка Малой сцены МХТ оказалась не лучшей для театра. Доброй половины спектакля, которая разворачивается на авансцене, просто не видно. Зрителям приходилось привставать с мест, чтобы разглядеть, что же происходит, или довольствоваться текстом, который также мешал режиссеру и был перекроен на свой лад. Насколько ладный – судить теперь жюри.

Другой питерский коллектив, который тоже особо любим «Золотой маской», – театр «АХЕ». В течение лет десяти эта группа устойчиво представляется в номинации «Эксперимент», которая ранее называлась «Новация». Оставим дискуссию по поводу неточного определения «эксперимент» в данном контексте. Русский инженерный театр «АХЕ» работает в русле видеоарта, ставит инсталляции, перформансы. Это направление в мировом театре стало классикой – у нас же подобное действительно развивают единицы. Максим Исаев и Павел Семченко скоро станут ветеранами «экспериментального» театра.

Спектакль «Депо гениальных заблуждений» показывался в модном месте ArtPlay, в ангаре, где на втором этаже, как на балконе, рассаживали зрителя, а внизу шло действие. В антракте зрители менялись сторонами, чтобы увидеть зрелище с балкона, с обратной стороны. Не уверена, что такой переход был до конца осмыслен. Перемещение в таком инсталляционном пространстве предполагает и большие метаморфозы. Необходимо удивлять какой-то новой сменой, новой иллюзией, иной структурой, преобразующей с неожиданной стороны прежнее решение.

Однако того, что было сделано в первой части, хватает с лихвой, чтобы восхититься масштабностью зрелища, которое идет в нескольких точках одновременно, насыщено впечатляющими ведеоэффектами. Изобретательно взаимодействие видеоряда с разного рода оригинальными объектами. Видеопроекция дается на пол, превращая его то в какую-то космическую воронку, куда затягивает по очереди актера и актрису, то в круг, по которому идет человек, догоняя свою белую тень. Это атомно-молекулярное пространство дышит, удивляет, тревожит, возможно, потому, что понимаешь: познавая вселенную, человек открывает лишь космическую пустоту.