Марина Гайкович
Фото Reuters
Сочинения Александра Константиновича Глазунова и его ученика Сергея Прокофьева прозвучали в филармоническом концерте Российского национального оркестра и дирижера Михаила Плетнева. Интерпретация сочинений Глазунова – особенно на фоне нечасто звучащей музыки этого композитора – близка к эталонной.
Возможно, Глазунов взял количеством и общим тонусом. Все-таки Торжественная увертюра и одна из самых эффектных симфоний композитора – Шестая – воздействуют на слушателя выпуклыми и яркими образами. Вступительное сочинение для того композитором и было написано (в 1900 году), чтобы продемонстрировать удалую мощь музыкантов придворного оркестра, ведущего свою историю еще из XIX века, а продолжающего, кстати, по сей день: наследник того коллектива – знаменитый оркестр Санкт-Петербургской филармонии. Так что Михаил Плетнев – через Глазунова – можно сказать, поприветствовал коллегу Юрия Темирканова.
Шестую симфонию Глазунов сочинял в одно время с сочинением балета «Раймонда». А потому естественно, что романтические и танцевальные образы проникли в симфонию, а балетная партитура не избежала интенсивного симфонического развития. Глазунов в первой части сталкивает не слишком свойственные сонатным аллегро лирику и страсть и смещает традиционные акценты в цикле на медленную часть – в форме вариаций, где, как ученый, испытывает все возможности в целом простой напевной темы – она становится и ноктюрном, и проходит полифоническую трансформацию, даже пролетает скерцозным вихрем. Легкое, танцевальное интермеццо приводит к ликующему финалу. Оркестру было где развернуться: сумерки вступления и порыв первой части, тембровая и жанровая игра второй, прозрачная невесомая фактура третьей, роскошь финала┘ Кстати, Глазунов не так давно звучал в Москве «под палочку» Александра Лазарева – так что автор этих строк, возможно, погорячилась, когда сочла Глазунова редко исполняемым композитором. Его (Лазарева) терпкая и сочная интерпретация сюиты из «Раймонды» – с Национальным филармоническим оркестром России – (для тех, кто ее слышал, разумеется) составила очень хорошую пару нашему концерту. Вот если бы это был цикл!
Второй скрипичный концерт бывшего студента Прокофьева поглотила симфония патрона (Глазунов служил ректором Санкт-Петербургской консерватории), так что после концерта этот опус остался скорее мимолетным видением – даже несмотря на то, что солировал Вадим Репин. Прокофьев пишет для скрипки и облегченного состава оркестра, по-вагнеровски «расслаивая» фактуру и не давая музыкантам спрятаться за виртуозной бравурной музыкой. А это значит, что одна неверная нота или один – даже случайный – шаг в сторону (наверное, при исполнении таких партитур музыкантам и дышать приходится вместе), и легкая дымка, в которой парит солирующая скрипка, превращается в кашицу. Впрочем, в финале Прокофьев все же дает традициям концерта вырваться наружу, и блестящая кода делает свое дело – зал негодует от восторга.
