Дарья Курдюкова
О.Маслов, В.Кузнецов. Союз Земли и Воды, 1996.
Фото с сайта фонда культуры «Екатерина»
Открывшаяся в фонде культуры «Екатерина» крупноформатная, в две сотни работ, ретроспектива петербургской Новой академии вписалась в череду спецпроектов нынешней Московской биеннале. Картины, коллажи, скульптура, фото и видео собирали по 40 российским коллекциям. Как видно из показа, неоакадемики активны и по сию пору, когда давно уже нет в живых их основателя Тимура Новикова. И это провоцирует вопрос – сколько сможет просуществовать такая эстетика, не претерпевая изменений?
Постмодернизм начал смеяться, да и захлебнулся от собственного хохота. В 1989-м у современного искусства появилась Новая академия изящных искусств (НАИИ), а где академия – там и классики. Члены НАИИ все были сплошь профессора, членкоры┘ Современному искусству с классикой как? Или иронично, или ничего. Начинали профессора как раз иронично, но отца-основателя Тимура Новикова нет уже девять лет, а детище его живо, только забронзовело. Пока московский романтический концептуализм ерничал да выискивал прибавочные смыслы, пока Новиков окрестил московских акционистов Бренера–Кулика–Осмоловского образцами «только для «трудных подростков», питерцы взялись за то, что им и географически ближе – за классику. Она, скажем, в «иконе» неоакадемизма, в новиковском рукодельном панно с Аполлоном Бельведерским, что стоит на красном квадрате. Дело не в попрании авангарда, речь о торжестве классической формы.
В отличие от предыдущих академиков, помимо формальной стороны – сделанности да образности – не менее (а порой и более) важным для неоакадемиков было неформальное существование. Сквоты, тусовки, культивирование собственной молодости на пару с богемностью. Можно, конечно, искать корни, сказать, к примеру, про хиппи, присовокупить сюда перестройку┘ Можно, впрочем, все это отставить и просто обозначить, как задолго до НАИИ, еще в 1975-м, Новиков ушел из техникума химпромышленности «ради сохранения внешнего вида», что в переводе на общечеловеческий означало нежелание остричь длинные волосы, а в 1982-м его, электрика, «ушли» из Русского музея «за авангардизм». Но уже в 1987-м Новиков принял живейшее участие в съемках соловьевской «Ассы».
Классическую эстетику в НАИИ помножили на поп-артовскую. Вот рафаэлевская «Афинская школа» в редакции Егора Острова, а вот многофигурный «Триумф Гомера» от Олега Маслова и Виктора Кузнецова с Тимуром Новиковым в заглавной партии слепца (художник ослеп в 1997-м). Вот св. Себастьян у Ольги Тобрелутс поразительно схож с Ди Каприо, а другой идол – Элвис Пресли – «упакован» в ренессансный пейзаж и доспехи. Тут пуссено-лорреновского толка пейзажи названного уже Кузнецова. Вот куражный Влад Мамышев-Монро то глядит лицом Мэрилин Монро, то Любови Орловой. А рядом его же «Монро-Уорхол» перефразирует сделанные поп-артистом и уже набившие оскомину портреты. Неоакадемики откровенно заигрывали с гей-эстетикой, как на парадных портретах Маслова и Кузнецова. И тут припомнится заграничная китч-пара Пьер и Жиль – их, кстати, Новиков как-то приглашал участвовать в выставках. Не гнушались новые академики и иконографии тоталитарного искусства, как Георгий Гурьянов, барабанщик группы «Кино». Но экспозиция фокусируется лишь на картинке, говоря, что дело исключительно в эстетике.
Судить что-то об этом явлении только по нынешней выставке, пусть и масштабной, получается довольно схематично. Ну, видно, народ веселился. Но программа этого веселья, летопись безудержной активности, как и структура экспозиции, не артикулирована. Впрочем, подготовивший выставку петербургский искусствовед Аркадий Ипполитов тактично оставляет свое кураторское детище на суд аудитории. В сущности, это визуальный ряд, нечто вроде пущенного вразбивку длинного и красочного слайд-шоу. Вам же говорят – это было весело. Судите сами. Можно лишь сказать, что среди гигантских холстов и раскрашенных копий антиков выигрышнее всего выглядят как раз те самые ироничные новиковские бархатные-парчовые рукоделия с пришпиленными открыточками.
Одно дело, молодые славят собственную юность – со срывающимся на крик торжеством красок, свободно и угарно. Но в «Екатерине» есть много вещей посттимуровского периода – не сказать, чтобы они радикально переменились. Когда молодые, не меняя настроек, взрослеют и сильно взрослеют – становятся уязвимы. У их, как назвал бы классик, «Аболона полведерского» появляется ахиллесова пята.
