Ближе к телу

Эффектный авангард для Большого.
Фото Reuters

Последней премьерой 235-го сезона в Большом театре стали два одноактных балета, за каждым из которых громкая история. В 2006 году Chroma в постановке Уэйна МакГрегора произвела эффект разорвавшейся бомбы в лондонском Королевском балете. Как почти за 30 лет до того «Симфония псалмов» Иржи Килиана – в Нидерландском театре танца. Если имя Килиана у нас на слуху, то МакГрегор для России персонаж новый. Хотя одну из его работ видели многие: хореограф ставил пластику в фильме «Гарри Поттер и кубок огня».

Уэйн МакГрегор родился в 1970-м в Стокпорте. В детстве, увидев в кино Джона Траволту, «влюбился в танец». Головы, правда, не потерял: в университете Лидса изучал не только хореографию, но и семиотику. Учился в школе Хосе Лимона в Нью-Йорке. Услыхав как-то от Мерса Каннингема, что «самое трудное – делать то, что не изучено», решил изучать то, что делает. В 22 основал собственную труппу Random Dance Company. В 32 погрузился в научные исследования, к которым привлек психологов-когнитивистов, нейробиологов, искусствоведов, антропологов, помогающих отвечать на «жгучие вопросы»: «в чем природа тела?», «каков потенциал тела?», «как наше тело собрано в целое?» Для него тело – препарат: его он кромсает и выворачивает наизнанку. А в результате получается нечто цельное, логичное и красивое.

Тридцатиминутка на музыку современного британского композитора Джоби Тэлбота принесла МакГрегору премии Круга критиков и Лоуренса Оливье и пост хореографа-резидента Королевского балета. Из двух значений слова chroma – «интенсивность цвета» и «отсутствие белого» – МакГрегор выбрал второе. Хотел исследовать идею свободы от белого. Для этого пригласил Джона Поусона, которого называют отцом современного архитектурного минимализма. Поусон сделал декорацию. Белую. В ней художник увидел «манифест пустоты». Четыре танцовщицы, шесть танцовщиков в костюмах в тон цвету кожи, от бледно-розовых до песочных. Захватывающий телесный экстрим доказывает, что природа тела до конца все еще не изучена, потенциал его безграничен, а в целое наше тело собрано вообще непонятно как. Потому что с легкостью разбирается на самые невероятные фрагменты. Если выворотность – так градусов на 270. Прыжок – так коленками назад. Торс нужно уметь повернуть, как в фильме «Смерть ей к лицу». Остальное – в том же роде. При этом МакГрегора не занимают киборги. Из неудобоваримых на первый взгляд комбинаций и поз слагается ода ликующему телу. Живому человеку, чувствующему не только боль. В исполнении артистов Большого театра многое, правда, пока лишь угадывается. Преодолевая непривычную хореографию, они пока не ликуют, а работают. Работают, впрочем, на совесть, хотя энтузиазму не восполнить однобокой профподготовки.

То, что танцовщик нового времени обязан быть универсалом, еще в 1960-х осознали в Нидерландском театре танца. Именно NDT первым в Европе совместил в рамках одной компании классический танец и модерн. Но делалось это не явочным порядком, как все еще происходит у нас, а на профессиональной основе. NDT впервые включил тогда в программу подготовки артистов балетного театра регулярный класс современного танца. Труппа в любой момент была готова к работе с хореографом любого направления. Это помогло ей стать одной из лучших в мире, а Иржи Килиану – поставить с голландскими артистами спектакль, не только ставший краеугольным камнем в репертуаре театра, но и всемирно признанный одним из шедевров хореографии ХХ века.

В 1978 году Килиана, как сегодня МакГрегора, занимала проблема свободы. Зная его историю – историю чеха, уехавшего учиться на Запад и не вернувшегося в Прагу после вторжения советских войск, легко приписать Килиану политический уклон. Но его размышления о свободе шире, объемнее и от конкретной ситуации зависят мало. В «Симфонии псалмов» на музыку Игоря Стравинского он говорит об извечном противостоянии всевластия и неподчинения, о свободе духа и эмоции. Стравинский решал в «Симфонии псалмов» проблему равноправия хора и инструментального ансамбля. Килиан – проблему свободы индивидуального высказывания. На фоне панно из роскошных восточных ковров 16 танцовщиков исполняют танец, казалось бы, абстрактный. В нем действительно нет элементарного сюжета. Но есть, по словам хореографа, «духовная архитектура, заполненная телесностью». Внутренний драматизм. Особая истовость, без которой не добиться нужного накала. Достичь этой истовости, сфокусированности на нужной эмоции возможно, лишь в совершенстве овладев хореографией. Овладев на том уровне, когда о ней легко забыть. В Большом забыть пока не удается. Надо следить за темпом, за тем, чтобы гнулась привыкшая к классической вертикали спина. Какая уж тут истовость.

Время восторгов от одного лишь появления в афише культовых названий прошло. А мы все еще, похоже, считаем это лишь данью моде, держась за слово «классика». Между тем соседство балетов МакГрегора и Килиана наглядно демонстрирует, как на глазах одного поколения может стать классикой крутой авангард.