Наталья Макарова: "У меня был свой черный лебедь"

Выдающаяся русская балерина Наталья МАКАРОВА вновь посетила Петербург, где приняла участие в работе жюри Десятого международного фестиваля-конкурса Dance open. Одним из самых ярких событий фестиваля стал гала-концерт в Александринском театре, посвященный Наталье Макаровой, где звезды мирового балета исполнили номера из ее репертуара. Год десятилетия фестиваля совпал с 70-летием балерины. К юбилею Натальи Макаровой была издана книга «Биография в танце», о фестивале, о русском балете она рассказала корреспонденту «НГ» Владимиру ДУДИНУ.

– Вы второй год подряд приезжаете на фестиваль Dаnce open. Чем он так приглянулся вам?

– Мне интересно бывать здесь на празднике танца, встречаться с друзьями, которые участвуют в жюри, замечать новые таланты, появляющиеся на горизонте, наблюдать за тем, как развиваются мои молодые коллеги. В мире существует много фестивалей и конкурсов, но этот показался мне одним из самых значительных.

– Балет Мариинского театра имеет сегодня в мире ту же значимость, что и когда-то «Киров-балет»?

– Солисты Мариинского танцуют хорошо, но глубина танца утратилась, многое стало поверхностным. У солистов, вероятно, все меньше времени вдаваться в детали, нюансы, а без этого нельзя, углубляться нужно.

– А как сегодня русский балет представлен в мире?

– К сожалению, появилось много танцевальных компаний, спекулирующих на названиях «русский» или «имперский» балет, которые ездят по миру с самым ходовым репертуаром: «Лебединым озером», «Спящей красавицей». Публика покупается на это, особенно в провинциях. Но уровень таких трупп не всегда соответствует качеству.

– Где лучше всего сохраняется чистота традиций балета Петипа?

– А что значит «чистый» балет? Балет – живое искусство, видоизменяющееся со временем. Это не музейная вещь, не бабочка, приколотая булавкой. Все должно освежаться, развиваться, балет Петипа тоже.

– Как вы относитесь к реконструкциям балетов Петипа, которые осуществляют некоторые российские хореографы? Не так давно появились попытки реконструировать уже и балеты ХХ века – «Лауренсию» в Михайловском театре и «Спартака» в Мариинском.

– Не принимаю. Что значит реконструкция? Кто знает, как это было на самом деле? Допустим, «Спартак» – это ХХ век и еще живы те, кто танцевал в нем, они могут рассказать, хотя хореографию Якобсона сложно восстанавливать. Мне рассказывали, что «Спартак» в Мариинском получился очень приличным. Но о том, как ставил балеты Петипа, уже не сможет рассказать никто, а балет – живое искусство, нуждающееся в том, чтобы в него постоянно вдыхали жизнь. Сегодня у людей другое чувство времени. Во времена Петипа были тяжеловесные костюмы, в которых сегодня танцевать неудобно – техника сильно продвинулась. К тому же мужчины раньше не танцевали – не было мужского танца, но в реконструкциях он почему-то дается. Значит, это уже не чистый Петипа. Я вижу в этом много искусственности.

– Какие тенденции в классическом балете вы замечаете сегодня?

– В балете появилось много агрессивности, акробатических элементов, гимнастики. Все-таки перегружать балет спортивными элементами не дозволено – стираются стили. Абстрактность – это хорошо, но меня больше волнует, когда я слежу за развитием характера, роли. Я должна уйти из зрительного зала сопереживающей чему-то. Конечно, можно наслаждаться и чистотой исполнения, необязательно должен быть сюжет, как, например, у Баланчина. Но иногда получается полная пустота – тогда на душе пусто.

– Насколько мифология фильма «Черный лебедь» Дарена Аронофски, вызвавшего столько споров и дискуссий, отвечает тому, как создается образ в балете?

– Ой┘ Не много там правды, в основном вымысел, впрочем, иногда довольно занятный. Массовому зрителю это, наверное, нужно.

– А как вы вынашивали свой образ Одетты-Одиллии?

– Я работала, страдала, но страдала артистически, духовно, технически. Ведь если актрисе надо сыграть проститутку, необязательно для «вхождения в образ» выходить на улицу. Все решает воображение, которое приходит с опытом. «Лебединое озеро» – самый сложный спектакль для балерины, потому что в нем двойной образ, два противоположных характера, требующих технически разного воплощения – виртуозный у Одиллии и лирический у Одетты. Моему нутру была ближе Одетта, белый лебедь, которого я танцевала с выпускного спектакля и до конца карьеры. С черным лебедем пришлось побороться. Ушли годы на поиск своего образа, когда мне стало удобно, когда пришла техника силы. Мой образ был не femme fatale, не женщина-вамп, это мне не идет, я – не роковая женщина. Свой образ я нашла через мистику – через блоковскую Незнакомку. В этом балете должна быть тайна, заколдованность.

– Со времен Петипа появились и радикальные хореографические версии «Лебединого озера», среди которых особо выделяется, например, постановка Мэтью Боурна.

– Да, это мужская версия, в которой мне предлагали станцевать роль Королевы, но в последний момент я отказалась: после Одетты-Одиллии как-то не решилась┘

– Кого из современных хореографов вы бы выделили как бесспорных лидеров?

– Мне очень нравится замечательный, талантливый американец Кристофер Уилдон, близка хореография Алексея Ратманского, у которого есть свое видение, нравится Матс Эк, правда не все. У него очень интересная и, на мой взгляд, вполне оправданная версия «Жизели», которую я в свое время очень хотела станцевать.

– В каком соотношении, по-вашему, в репертуаре академического театра должны находиться классика и современность?

– Классика требует очень тщательного контроля. Если в современном балете как-то можно обмануть зрителя в смысле качества, то в классике нельзя.