Наталия Звенигородская Место в первых рядах танцевального авангарда Каролин Карлсон обеспечила себе еще сорок лет назад, когда вчерашняя ведущая танцовщица нью-йоркской труппы знаменитого Элвина Николаи начала работать как хореограф во Франции. В 1974-м в Парижской опере специально для нее учредили звание «этуаль-хореограф». И вовсе не за классику, которой она прилежно училась в юности.
В 1975-м новоиспеченная звезда возглавила организованную экспериментальную Группу театральных исследований. Результатом стали 25 революционных танц-пьес. Раскрутив за шесть лет маховик французского современного танца, Карлсон перебралась в Венецию, где создала и до середины восьмидесятых возглавляла Театр танца при легендарном «Ла Фениче». Здесь она поставила и исполнила соло «Blue Lady», спектакль, ставший ее визитной карточкой. Потом снова был Париж, а заодно Эссен, Гаага, Хельсинки. В начале девяностых Карлсон возглавляла «Кульберг балет» в Стокгольме. В 1999-2002 руководила Танцевальной программой Венецианского биеннале: открыла Академию современного танца и удостоилась премии «Золотой лев». Между тем, ставшая с ее подачи одной из первых держав contemporary, рачительная Франция вернула мировую знаменитость себе, вручив Орден Почетного легиона. В 2004 Карлсон возглавила один из 20 субсидируемых государством Национальных хореографических центров Франции -– Рубэ Нор Па-де-Кале. С артистами этой труппы и одним из вечеров цикла Short Stories она и приехала в Москву. Ее короткие рассказы – с десяток одноактных балетов и миниатюр, из которых составляются разные программы. Нынешняя получила название А mystic journey («Мистическое путешествие»).
«Мы – средоточие всего и центр всего в окружающем мире», – утверждает Каролин Карлсон. И всем танцевальным формам предпочитает соло. Московский вечер тоже открыла лично. Соло «Пороки и добродетели (Джотто)» на музыку Гэвина Брайерса она поставила в 2002. Скидок на возраст (Карлсон сейчас под семьдесят) делать не пришлось. Трюки подвластны многим, а выразить себя, говоря с каждым в зале на его языке, дано единицам. Почти не сходя с места, на фоне сменяющих друг друга аллегорических фресок, созданных Джотто для капеллы Дель Арена в Падуе, она ведет диалог сегодняшнего расколотого сознания с целостным мировосприятием семисотлетней давности. 18 минут движения, не подпадающего не под какие классификации. Карлсон не сочинитель танцев. Она – мыслитель, которому свойственно выражать свои мысли не в философских трактатах, а в абстрактной пластике. К тому же именно абстракция, – считает хореограф, – рождает поэзию.
На редкость поэтичны, с ее точки зрения, и японские иероглифы. Причем больше для того, кто не умеет их читать. Для непосвященного дуэт «Ли» (музыку написал сын Каролин Карлсон Алекси) – завораживающая картина борьбы двух начал или двух стихий. Посвященный же легко прочтет филигранно «выписанную» телами Тинацу Косакатани и Ютака Наката двадцатипятиминутку как обыкновенный текст. Но увлекающаяся каллиграфией Карлсон видит в иероглифах не информацию, а красоту.
В финальном соло «Мандала» на музыку Микаэля Гордона хореограф заставляет свою ученицу (а ныне и ассистента) Сару Орселли беспрерывно кружить в пределах магического диска, побуждая и зрителя в конце концов отрешиться от всего внешнего, ощутив-таки себя центром вселенной. Получается не у всех. Но наблюдать, как кружит эдаким вертящимся дервишем бывшая пловчиха с мощным, но удивительно мягким (как у больших кошек) телом, увлекательно.
Исповедующая буддизм реформатор французского танца, родившаяся в Калифорнии в финской семье, Каролин Карлсон довольно часто обращается к самым разным национальным и религиозным традициям. Однако, переосмысленные ею, не теряя выразительности, они утрачивают характер пластического фольклора, обретая универсальные черты. Универсальные – значит, способные передать бесчисленные нюансы и настроения. Для кого-то это просто красиво (или безобразно). Кому-то доступен ассоциативный, чувственный, идейный, медитативный уровень. Движение, в отличие от слова, многозначно.
Дарья Гармоненко