Виталий Нуриев
На российские экраны выходит анимационный мюзикл Гарри Бардина «Гадкий утенок». В преддверии российской премьеры с режиссером, 11 сентября отпраздновавшим свое 69-тилетие, встретился обозреватель «Независимой газеты».
Балет, мюзикл, поэзия, Гарри Яковлевич, в своем «Гадком утенке» вы используете довольно сложные, и даже в каком-то смысле маргинальные художественные формы.
Маргинальные для кого?
Для современного зрителя. Возьмите большую часть мультипликационных фильмов, которые выходят на большой экран, вряд ли вы там это увидите.
Ага, понятно.
Так вот, это ваше режиссерское кредо, или же вам захотелось поэкспериментировать и рискнуть?
Я – такой, как есть. И в угоду рынку становиться другим не собираюсь. Я исповедую то, что исповедую. Вы же не скажете священнику, чтобы он сегодня славил православие, а завтра – иудаизм. Это моя мультипликационная религия, и я, наверное, таким уже и останусь. Если сказать совсем грубо: вот, я сварил, ешьте, что дано.
Хорошо, как разворачивался творческий, поисковый процесс? Вы шли от идеи, от желания рассказать историю чужака в неком (видимо, нашем) обществе или же от формы, от фактуры материала?
Нет, материал – это вторично. А идея, если вы видели мой фильм «Адажио», как раз эта идея и есть. Я высказался, но мне показалось, что идея требует дополнительного развития. Формально у Андерсена я взял только превращение в лебедя, однако, при этом стремился быть точным в интонации.
То есть вы взяли очень взрослую интонацию?
Да, Андерсен не сюсюкает со своим читателем. Он говорит, мальчик, тебя ждет очень трудная жизнь, и я тебе сейчас расскажу, почему она будет трудна. Но если ты будешь стойким, то тебе суждено стать лебедем в конце. То есть, это требует работы души. На воспитание души и положены эти шесть лет жизни, шесть лет создания «Гадкого утенка». А воспитание души, как мне думается, заключено не только в пище для глаз. Хотя современная мультипликация вовсе не всегда адресована душе, она зачастую сделана для того, чтобы взять пачку попкорна, сеть удобно, развалившись, и ржать. Нет, конечно, бывают и такие вещи, как «Вверх», которые стремятся рассказать историю, затронуть, зацепить зрителя. Вот, собственно, и все – я попытался зацепить зрителя, привлекая сюда и Чайковского, музыку, которая помогает достучаться до души.
Что касается Чайковского, понятно, между его «Лебединым озером» и «Гадким утенком» легко провести параллели. Но только ли поэтому вы остановились на Чайковском? И когда стало ясно, что в фильме будет именно его музыка?
Это возникло сразу. Потому что есть эта цепочка: гадкий утенок, который превращается в лебедя. А лебедь по высоте полета и по высоте музыкального дарования Чайковского – это такая высокая мечта, которая требовала своего музыкального воплощения.
Хорошо, вы очень бережно переносите в свой фильм классическую музыку Чайковского, а вот классический сюжет Андерсена практический полностью перерабатываете, оставляя только финал. Это что, художественная необходимость?
Конечно, это было с моей стороны смелостью, и мне было страшно от собственной смелости. Но решив, что это будет Чайковский, отходить в сторону негоже, нужно было тянуться до двух таких колоссов, как Андерсен и Чайковский. В этом мне помогли и Национальный филармонический оркестр, и Юлий Ким, и актеры, и мои мультипликаторы, весь коллектив моей киностудии «Стайер», который оправдал свое название – бегун на длинные дистанции – и бежал со мною целых шесть лет по этой дистанции.
При просмотре «Гадкого утенка» мне вспомнились мультипликационные фильмы британской студии «Аардман». Скажите, пластилиновая техника у вас та же? Или есть какой-то профессиональный секрет?
Секрет тут один. Понимаете, «Мадам Бовари – это я». «Гадкий утенок», я сыграл его, всех персонажей сыграл. Попытался донести моим мультипликаторам то движение, которое задумано мною. В результате шесть мультипликаторов сработали, как один человек. Я старался все дотянуть бескомпромиссно до того уровня, как и задумывалось изначально. А по поводу студии «Аардман» на память приходит один курьез. Я же лично знаком и с Ником Парком, и с Питером Лордом. Помню, на международном фестивале в Анси Ник представлял свой замечательный мультфильм «Интервью в зоопарке», а у меня был там «Серый волк энд Красная Шапочка». Я его тогда победил, на этой волне успеха мы и познакомились. Я спросил, каким пластилином он пользуется. Сам я лепил из советского, он – из британского. Потом он мне прислал девять килограммов пластилина, из которого мы сделали «Кота в сапогах».
И какой пластилин лучше?
Наш оказался лучше. Хотя качество пластилина никак не отражается на творчестве Парка. Я очень люблю его серию мультфильмов про хозяина и собаку.
Уоллес и Громит?
Да-да.
А вот и финансовый вопрос. На тридцатиминутный фильм про Уоллеса и Громита «Проклятье кролика-оборотня» ушло около тридцати миллионов долларов. Вы же обошлись полутора миллионами. Сколько, по-хорошему, должен бы составлять бюджет «Гадкого утенка»?
Ну, уж пятнадцать миллионов точно.
Насколько государство вложилось в фильм?
На один миллион.
Как вы, кстати, относитесь к нынешней системе распределения госфинансирования в области кинематографа?
Плохо. Она не решила старых проблем и только добавила новых. Потому что теперь уже ФАС заинтересовалась принципом, по которому определялись наши «мейджеры». По православному, национальному, творческому, какому? И правильно, я считаю. Беспокоюсь не столько за себя, сколько за тех молодых, которые вступают сейчас и которые не «мейджеры» оказались в этой системе распределения. А именно они представляют наше кино за рубежом, они составляют сегодня лицо российского кинематографа, это с них считывают наше кино, не с тех мастодонтов, которых назвали мейджерами.
С прокатной судьбой утенка, вроде бы, все относительно ясно. Стартовая дата – 16 сентября. Выходит фильм 117 копиями. А как обстоит дело с телевиденьем?
Первый и второй каналы отказались. Остальные тоже пока молчат, затаились. С одной стороны, мне бы нужно названивать и предлагать себя, но так недолго и на Ленинградку выйти себя продавать.
Как вы сами оцениваете коммерческий потенциал «Утенка»? Спрашиваю, потому что у нас бытует мнение, что полный мультипликационный метр редко может отбить кассу. Хотя вот у американцев и у японцев с их разветвленной империей аниме получается.
Трудно предположить, зритель уже прикормлен другим продуктом, я не знаю, как он среагирует на этот непривычный, подзабытый продукт. Я зрителя возвращаю, может быть, немного в наше советское прошлое – по качеству, по движению сюжета. Но мне кажется, зритель у нас, тем не менее, остался. Вот многосерийный фильм-воспоминание Лилианы Лунгиной «Подстрочник», его скромно дали по «Культуре», и рейтинг зашкалил. Потом повторили по второму каналу, и рейтинг опять показал высокие отметки. Выходит, мы оболгали своего зрителя, он умнее, чем о нем думают руководители каналов, это – не быдло, которым можно манипулировать с помощью всяческих свадебных «Свах» и «Кривых зеркал». Он способен воспринимать серьезное. Я надеюсь.
Когда снимали «Гадкого утенка», ориентировались на конкретную возрастную группу?
Нет, не ориентировался. Я рассказываю так, как рассказываю. Рассказываю, чтобы это было интересно мне, в первую очередь, чтобы это меня увлекало, вышибало у меня слезу в финале. На это я и ориентируюсь и надеюсь, что у меня найдется слушатель и зритель, которому это тоже интересно. Вроде бы, чутье меня не подводило еще. Я сужу по интернет-отзывам: каждый среди моих фильмов находит что-то свое, близкое ему. У кого-то это - «Банкет», у кого-то -«Летучий корабль», «Брэк», «Адажио», «Конфликт». Через девятнадцать лет вдруг возник «Конфликт» в Америке. Продюсер решил сделать программу из десяти антивоенных хитов, туда включили «Конфликт», написали музыку, совершенно не изменив мультипликат, подогнали его под музыкальный строй. Если они через девятнадцать лет вернулись к этому фильму, значит, что-то в нем есть.
Может быть, это смешно, но я больше всего люблю «Чучу».
Нет, почему же смешно?! Я и сам ее очень люблю. Это еще шесть лет моей жизни. И мне их совсем не жаль – я смотрю на реакцию детей, детям нравится.
А откуда Чуча такая взялась?
В свое время я сделал себе социальный заказ. Я тогда совсем заругал то, что везде показывали. Но в какой-то момент остановил свое брюзжание и сказал себе: «Ты же режиссер, сделай, как ты понимаешь детское». Аудитория у фильма не совсем точно детская, она – семейная, но дети смотрят с удовольствием. Причем, дети не только нашей страны. Это оказалось болевой точкой – недостаток нежности, внимания, недостаток любви. Это близко всем, во всем мире.
Будет четвертая «Чуча»?
Нет. Если идти по музыкальному ряду, я последний раз взял такую высокую планку, «Кармен-сюита» Родиона Щедрина, а дальше – дальше тишина. Там было как. Первую мы сделали, а потом потребовали коллеги, чтобы я придумал вторую. Первая, она – о любви, вторая – о дружбе, а когда я написал третью, это было такое ревю, концертное ревю, как у Диснея, но потом мне показалось неинтересным полтора года жизни тратить на это. И вдруг случилось у меня просветление: нужна ревность, самая что ни на есть ревность. Дети ревнуют, у них сердце по размеру меньше, а ревность такая же. Если не больше. Когда они топят, душат своих младших сестер и братьев только из-за ревности. Страсти подсказали и музыку. Так возникла «Кармен-сюита».
Вы не раз говорили, что зритель охотней смотрит рисованную анимацию. С этой позиции трудно объяснить успех компьютерных трехмерных мультфильмов, которые картинкой очень походят на кукольные.
Действительно, я благодарен 3D, которое переориентировало зрителя на кукольную мультипликацию. Потому что поначалу было довольно трудно, потому я и уходил от традиционной куклы.
Ну, она, наверное, слишком статична?
Статуарна, да. Я привнес свой опыт рисованной мультипликации, придя на объемное (кукольное) объединение «Союзмультфильм». И поэтому обратился к пластилину – пластилин делает движение более хлестким и позволяет кукольное движение приблизить по степени выразительности к рисованному. С годами я снова пришел к кукле, но на другом витке своего опыта, и к кукле не совсем традиционной. Чучу же трудно назвать традиционной. А вообще Чуча – это еще и персонаж, которого я придумал. За свою жизнь я придумал всего двух персонажей – Водяного и Чучу. Такого нет в природе. Как Чебурашка. Редкий случай. Остальное – все подобие чего-либо, но не образ, который рожден здесь и сейчас.
Никогда не хотелось выйти за границы мультипликации – в игровой кинематограф и срежиссировать фильм?
У меня был такой случай. Я озаботился судьбой своего сына: что ему снимать. И пытался подбросить ему какие-то идеи. Придумал идею, на мой взгляд, хорошую, как наша страна, которая стоит врастопырку, раскорячившись, не может окончательно отойти от советских ценностей и прийти к нормальному, цивилизованному капитализму. И этот образ я взял в больницу, одна половина которой частная, приватизированная, а другая муниципальная. И есть два товарища, которые работают и в той, и в другой больнице. Сын сказал: «Да, хорошая идея, но не моя». Ну, а мне что с этим делать. Он говорит: «Напиши сценарий». Я написал сценарий. Он говорит: «Да, хороший сценарий, но не мой. Ты поставь». Я увлекся, уже представлял себе этот фильм, знал, кто будет сниматься, даже дал на прочитку в Госкино, и там одобрили. Сказали, что они профинансируют фильм, что я могу запускаться. Но я остановился, потому что, ну, куда я своих-то студийных брошу. Они будут сосать лапу, пока я свое честолюбие удовлетворяю на стороне? Я несу ответственность за них, в будущем году уже двадцать лет этой студии. Так отказался от постановки.
За работами каких современных мультипликаторов в России и за рубежом следите?
Среди наших мне очень нравится Лиза Скворцова, понравилась Дарина Шмидт. Обожаю Сашу Петрова, Ваню Максимова. Очень люблю Костю Бронзита, Мишу Алдашина. А зарубежных много.
Анимацию Диснея смотрите?
Да, смотрю. Что безусловно нравится, так это первый «Король Лев». Он выстроен по лекалам того Уолта Диснея, по «Бемби», это непревзойденное.
А последние работы? «Принцессу и лягушку» видели?
Пока нет.
Новые замыслы уже есть? Или вы пока еще глубоко в «Утенке»?
Вообще у меня всегда после окончания работы наступает период депрессии, такая послеродовая травма, я пустой абсолютно, и ощущение, что никогда ничего больше не придумаю. А дальше – безрадостная жизнь на одну пенсию. После «Гадкого утенка», когда столько отдано сил, была жуткая депрессия, и тут вдруг проклюнулась идея. Естественно, не полный метр. Для здоровья полный метр – это довольно обременительно. Если б мне было двадцать шесть лет, я бы еще мог размахивать дубиной и бежать по джунглям, а сейчас, наверное, нет. Я сделаю картину, которая будет в русле фильмов «Конфликт», «Выкрутасы», «Адажио».
Притчевую картину?
Да, философско-притчевую картину. Она будет в размере десяти минут. Если найду денег. Фильм уже потихоньку выстраивается в голове. И материал.
Какой будет материал, не скажете?
Нет, не скажу.
