Отцы и дети, а также матери

Торуньский «Контакт» создала в конце 90-х Кристина Майсснер. Ее имя не раз вспоминали на двадцатом, юбилейном фестивале. Как и дух тех первых «Контактов», ставших восточно-европейским Авиньоном, продвигавших театры постсоциалистических стран на Запад. И прежде всего: заново знакомивших недавних «братьев по лагерю» друг с другом. На «Контакте», несмотря на присутствие порой гениальных спектаклей, превалировало общение; возможность – благодаря спектаклю или происходящей после него дискуссии – заглянуть в соседский уклад жизни. Многое с тех пор изменилось и, как говорит Ядвига Олерацка – рулящая «Контактом» последние 14 лет, - сегодняшнему зрителю уже не покажешь слабого спектакля только ради того, чтобы он задумался о культурной изоляции его создателей или отсутствии средств на декорации... И все же и сегодня драматургия «Контакта» строится прежде всего на острых тематических перекличках.

«Матери» Ализ Зандвийк (Театр Ро, Голландия) – спектакль-пир, во время которого живущие в Роттердаме нигерийки, венесуэлки, иранки, готовя разную еду, рассказывают и о ней, и о всей своей жизни. Спектакль, который вроде должен нас убедить, что именно в этом, неотягченном участием в карьерных гонках существовании и кроется полнота жизни. Тут не худеют, а едят от души, тут во весь голос поют и во все горло орут при родах Спектакль, сделанный с перспективы «коренной европейки», и конечно, интеллектуалки, вроде, и не может иметь другой цели, как указать другим европейкам, что они потеряли. Но рядом – спектакль о эмигрантах из Вьетнама – и истории новоиспеченных голландок тоже оборачиваются другой своей стороной. И становятся историями гражданских войн и изгнаний...

Обычная история на первых «Контактах»: артисты, невнятные в спектакле, раскрываются на встрече и человечески покоряют публику. Сегодняшний новомодный театр с удовольствием инкрустируют человеческую натуру прямо в спектакль. Вьетнамцами занялись Хельгард Хауг и Даниэль Ветцель из «Римини Протокол». Но не остановились на сегодняшних девчонках, торгующих на рынках. Нашли «последних могикан» - тех, кто помнит феномен вьетнамцев в ГДР. А повествуя о гэдэровском гротеске, не забыли о его оборотной – для вьетнамцев – стороне. О гражданской войне, которую те оставляли на своей родине.

Война, то одна, то другая, возникала на фестивале то неясными, то пронзительными отголосками. Абстрагированная, эстетизированная история пережившего Холокост еврея – «Рожденный в никуда» трансильванца Габора Томпы (Венгерский театр г.Клуж), - вызывала недоумение. «Дедушка» - монодрама Вилиса Даудзиньша в режиссуре Алвиса Херманиса (Новый Рижский театр) будила размышления и споры. Начиная спектакль, Даудзиньш рассказывает историю дедушки, пропавшего без вести в годы войны, и своих его поисков – приведших к трем другим фронтовикам, просто потому, что они носили такую же фамилию. И дальше – перевоплощается сначала в одного, потом другого и третьего. Напрасно было бы рассказывать о разнице между тремя по принципу «за кого воевал». Ситуации сознательного выбора отступают перед теми, когда выбора не было. Во многом именно они определяют идеологические объяснения, сделанные задним числом. Спектакль пронизан и иронией, и болью. Каждый мог быть «дедушкой». Выбора у латышей не было не только в том смысле, в каком часто нет выбора у человека на войне. Но еще и в том, что даже по убеждению воюя за интересы родины на той или иной стороне, они неизбежно воевали и против своей родины.

На встрече выяснилось, что и каждый из трех «дедушек» был скорее образом собирательным. В центре другого спектакля Херманиса, привезенного на фестиваль, тоже образ собирательный, но в другом смысле. В «Марте с Голубого Холма» заглавная героиня возникает в противоречивых рассказах тех людей, кого она исцелила или как-то по-другому помогла в жизни. Их двенадцать; они теснятся на лавке у большого стола. Основа текста – книга журналиста Яниса Арвидса Плаудиса, собравшего воспоминания о известной в 70-80-х годах знахарке. Говорят, Херманис прочел эту книгу, вернувшись после очередной заграничной работы домой, понял, что именно это надо Латвии эпоху кризиса. В спектакле встает образ бескрылых десятилетий брежневского застоя. Когда на какой-то неопределенно длительный срок надо было научиться жить без надежды кардинально свою жизнь изменить. Марта в этом людям помогала – находить душевное равновесие, смиряться с потерями малого («Один раз со мной произошла совершенно чудовищная вещь: я потерял сто рублей»), обретать большее. Помогала без разбора, заслужил это человек или нет.

Не пышнотелая женская натура, а эта отсутствующая на сцене женщина стала главным материнским образом фестиваля. Образом Матери, дающему каждому как раз то, что ему нужно.