Далеко ли до бунта

«Мы заблудились, растерялись... Вернемся – обретем себя». Сцена из спектакля «Обрыв».
Фото Екатерины Цветковой

Три с половиной часа – для спектакля по нынешним временам это долго. Но режиссер Адольф Шапиро, кажется, меньше всего думал о том, чтобы уложиться в «рамки», хотя «Обрыв» Гончарова, по которому он ставил спектакль, нельзя назвать историей незлободневной, классикой вне времени.

Шапиро – из тех, о ком можно сказать, что режиссер не гонится за поверхностной актуальностью, но, конечно, он, если на чем и настаивает, уверен, что эта классика, как говорится, прозвучит. Известно, что «Обрыв» Гончарова – это его предложение, в афише Шапиро назван и автором пьесы по роману Ивана Гончарова.

В этой пьесе, то есть сперва у Гончарова, а теперь и у Шапиро, – очень много такого, что «отзывается». От мелочей: «А мог бы кафедру иметь...» – говорят Райскому (Анатолий Белый). – «И что? – мгновенно реагирует тот. – Заседать? По заграницам ездить?» Или председатель палаты (Николай Чиндяйкин): «Уже переменили форму в армии. Некоторые о воле толкуют... Далеко ли до бунта?..» Кстати, когда этого самого председателя бабушка (Ольга Яковлева) принимается открыто обвинять во взятках, кажется, будто бы диалог взят из наших, кухонных: все все знают, а вслух говорить все же не принято. Держат лицо...

Занавес открывается – все в утреннем тумане, как будто нарочно пытались дать живую картину, взятую из напеваемого негромко романса: «Утро туманное, утро седое...» Художник Сергей Бархин, можно вообразить, отталкивался от слов одного из героев, что жизнь их – как «широкая рама для романа». Во всю высоту сцены – лестница, выводящая на высокий балкон. На лестнице и играют, на лестнице, да на узкой полоске, оставшейся ею не занятой. Фактура дерева – парадная сторона жизни. Когда конструкция оборачивается, мы попадаем в темный и страшный овраг, так что лестница становится отлогим спуском.

Шапиро не боится, что спектакль покажется затянутым или длинным, в интервью перед премьерой и он, и актеры даже как будто сокрушались, что пришлось делать выжимку, что можно сделать еще несколько пьес – по каждой на главных героев. С пьесой, думается, связана одна из закавык этой премьеры, что режиссер пониманием основных конфликтов, разбором этих конфликтов заменил пьесу. Свет перехватывает сцены, как ремнем, подчеркивая ускользающую форму... Не зря в свое время «Обыкновенную историю» молодой «Современник» поручил Виктору Розову, автор идущего в МХТ на Новой сцене «Обломова» – Михаил Угаров. Пьесы нет – такое складывается впечатление, если судить «на слух».

Однако это не мешает сыграть то важное, о чем судят и спорят, между прочим, и в главных своих разговорах говорят в «Обрыве». О тех, которые «заблудились, растерялись». Хочется романа, а жизнь больше тянет на фельетон (и по-другому здесь говорят: «В роман можно вставить...» – «Тебе сюжет, а мне – беда...»). Жизнь Райского – который все время пишет роман, а в финале уезжает в Италию, чтобы заняться там лепкой, скульптурой. Бабушка поначалу его устыдить пытается: роман писать? Постыдись, Райские полками командовали... Прошло время полководцев, мельчает человек. Сильные страсти поневоле отдаются тем, кто их не заслуживает. Вера (Наталья Кудряшова) самозабвенно влюблена в революционера, сосланного под надзор полиции Волохова (Артем Быстров), революционера скорее анекдотического, но не безопасного, нет.

Жизнь в «Обрыве» – сложная, героев – много. У каждого – много есть такого, что важно сказать, не потерявшись в хоре. Вот это – важное достоинство: режиссеру удается выстроить так действие, что множество не превращается в хор, каждый – в меру сил, опыта, очень важно тоже – в меру ремесла своего, – остается самим собой, отдельным, отличным от остальных.

Труднее других Анатолию Белому. Роль – сложная, вроде бы человек, романист без романа, – бессмысленный, но у Гончарова он умен, но от любви поглупевший, от любви нелепый. В спектакле актер почему-то очень много кричит, в крике теряя эмоцию. Кричит в том числе на Веру. А не должен, во всяком случае, – так много, так часто, делая это обычаем.

Редкий случай – в спектакле, спасибо классике, где всегда найдутся роли на всякий возраст и всегда есть «старики», – играют сразу и Ольга Яковлева, и Станислав Любшин. Оба – великолепны. Разнообразны в интонациях, в деталях, причем у Яковлевой к уже известным и легко узнаваемым добавились новые интонации, какая-то иная, сдержанная и оттого еще более весомая значительность – и в ней самой, что, конечно, передается и ее героине.

Хороша Дарья Юрская в роли стосковавшейся в провинции по сильным чувствам, по страстям Крицкой, в исторической ретроспективе, конечно, принадлежащей уже грядущему веку символизма. Вообще об актерах можно много сказать хорошего, впрочем, много – и о пропусках, о недостатках ремесла. «Обрыв», что интересно, – история предвосхищения и предощущения писателя каких-то важных перемен, почва уже готова к ним. Вроде бы жизнь обыкновенная, а перемены, страшные, пугающие, уже грозят далеким и даже близким громом. В спектакле так много такого, что напоминает и наши дни, что не скажешь наверняка, вошли ли в него и эти слова Райского: «Я не проповедую коммунизма, кузина, будьте покойны. Я только отвечаю на ваш вопрос: «Что делать?», и хочу доказать, что никто не имеет права не знать жизни. Жизнь сама тронет, коснется, пробудит от этого блаженного успения – и иногда очень грубо».