Будапешт: рижский модерн по пути к венскому сецессиону

Фото предоставлено пресс-службой театра

Вот уже второй раз, в рамках традиционного Весеннего фестиваля в Будапеште проходит и фестиваль театральный. Концепция проста – показать высокое качество. Может быть, - еще и поставить свой знак качества на некоторых своих открытиях: например, об этом можно говорить, когда рядом с гамбурской Талией, мюнхенским Каммершпиле и копенгагенским театром Хотель Про Форма появляется малоизвестный театр из Рийеки. И очень правильно: без всяких концепций, но хорватским актерам было что противопоставить западноевропейским коллегам. Название их спектакля - «Турбо-фолк» - отсылает к повальной моде на сентиментальную эстрадную музыку. Это не пародия – актеры не иллюстрируют китчевых образов патриотизма, пустословия любовной лирики и горестных воздыханий по тяжелой национальной судьбе. Скорее показывают, как гремучая смесь оголтелой воинственности и слезливой чувствительности входит в плоть и кровь сегодняшних пост-югославов, становится фоном повседневной жизни, ее пульсирующим ритмом. И это страшно. Турбо-фолк, увы, явление не только пост-югославского масштаба.

Хорваты говорили о хорватах, артисты из Гамбурга взялись поведать └The Truth about the Kennedies■ (реж.Люк Персеваль), и тем не менее эти два спектакля оказались чем-то внутренне схожи. Актеры, подающие – то отстраненно, то «вживаясь» - разветвленные истории множества героев – существовали в одном беспрестанном ритме, механически стимулированном вращением сценического круга, психофизически - особой выправкой публичных персон, как бы дающих беспрестанное интервью на ходу. Абсолютным лидером оказалась Роз, супруга знаменитого сенатора и мать всех «юниоров», непоколебимая никакими семейными трагедиями, легкая и веселая. Так, что даже не отличишь, эйфория или это вступающей в жизнь хрупкой девчушки или уже веселый маразм неугомонной старушенции, и в 90 с лишним лет рвущейся собирать все новые голоса избирателей.

Можно упрекнуть организаторов фестиваля, что они не решились представить творчества Персеваля каким-нибудь более радикальным эстетическим экспериментом этого режиссера; можно назвать «Правду о семье Кеннеди» ходячей Википедией, в которой поленились нажать буквально на каждую из ссылок, - и все же это оказалось важным контрастом рафинированному и абстрактному эстетизму «Операции Орфей» театра из Копенгагена и «Гидры» израельского хореографа Инбала Пинто.

Еще одним важным событием Весеннего фестиваля стала оперная премьера – «Кавалер розы» в режиссуре Андрейса Жагарса. Приглашенный в Будапешт шеф рижской оперы известен и в Москве своей версией «Набукко» в Новой опере. Действие оперы Жагарс перенес из галантного восемнадцатого в начало двадцатого – эпоху, в которую она была написана. Но, как и в образе серебрянной розы можно подчеркнуть ее связь с розой живой (у Гофмансталя/Штрауса она, к удивлению получившей ее невесты, и пахнет, как живая), а можно – холодный блеск металла, так и в венском сецессионе можно упиваться живой и подвижной линией, а можно - видеть в ней мертвую хватку, которой искусство сковало органику. Похоже, именно этот второй вариант и вдохновляет Жагарса. Интерьеры богатых квартир (о дворцах нет и речи), которые занимают его герои , однотипно-солидны, почти что мрачны, уж не говоря о том, что жилище аристократов в первом акте никак не отличается от жилища нуворишей во втором. (А в третьем – ресторане – имитируется, что этот типовой интерьер повернут на девяносто градусов, как сломавшийся ярмарочный аттракцион – домик смеха; сценография Юлии Мюер). И в интерпретации музыкальных изысков Штрауса Жагарс (дирижер Янош Ковач ему не препятствовал) поставил на здравый смысл, подчеркнув буффо и пренебрегая статичными упоениями. Порой он достигает подлинной виртуозности в наполнении музыкальной фразы десятками мелких, разнонаправленных действий. У него Софи, ожидая прихода Кавалера Розы, вместо того, чтобы благоговенном наполняться экстазом от великолепия всего происходящего, бегает по сцене, как сегодняшняя школьница, впервые перед выпускным балом одевшая вечерний наряд. То и дело поправляется, снимает туфли, растирает ноги... Все это, конечно, и очень по-сегодняшнему, и очень по-штраусовски. Хоть и теряется то, что делало «Кавалера Розы» парафразой «Тристана и Изольды» - парафразой отчасти пародийной, отчасти, однако, очень серьезной и своевременной. Сегодняшние постановщики и «Тристана» погружают в стихию буржуазности – и музыка любви выходит из нее очищенной, как бы искупившей все грехи мещанской вульгарности. У Жагарса, казалось бы, тоже была такая возможность, но он ею не воспользовался. Для его Софи ритуал преподнесения розы прекрасен не сам по себе, а как какая-то страринная диковинка, и именно ее избыточная бессмысленность ее и заводит. Все это очень о нас. А иногда хочется чего-то еще. Как Штраусу захотелось истории с барочным ощущением быстротечного времени, вдруг застывающего в прекрасной вечности.