Гоголь любит гоголь-моголь!

Что любит Гоголь, а чего боится? Как гнетет его чувство вины? Мы пристально вглядываемся в него, как в своего современника, на спектакле «Арабески» в Театре на Таганке. В который раз Юрий Любимов высказывается о природе гениальности языком театра.

Судьбы творцов в России так схожи! Смотришь спектакль о Гоголе, а вспоминаются факты биографии постановщика Юрия Любимова. Избитые слова о трудной судьбе художника обретают смысл и реальное наполнение. Та же конфронтация и поиски мирного сосуществования. Та же трудная попытка стать «человеком мира» – очарования и огорчения на этом пути. «Италия, отчизна моего вдохновения!» – горестно воскликнет актер, исполняющий роль Гоголя. Каково это – жить на две отчизны? Каково это – просить у главы государства финансовой помощи, смирив гордыню? Каково это – радоваться Родине, встречающей тебя нищетой и разрухой, то есть буквально антисанитарией – тараканами?

Режиссер Юрий Любимов, когда-то выпустивший «Ревизскую сказку», ставит на этот раз всего Гоголя. В легендарных спектаклях «Товарищ, верь┘» на сцену выходило сразу пять Пушкиных, в «Послушайте!» – пять Маяковских. В «Арабесках» всего три Гоголя! Можно пошутить, что круг сужается. Вероятно, феномен гениальности стал режиссеру очевиднее – божий дар и одновременно крест. Любопытная вещь: несколько актеров играют одну великую личность. Возможно, причина – отсутствие конгениальной личности в актерской труппе, шире – в актерском сообществе столицы. Может быть, это скрытая тоска по актеру такого масштаба?

Режиссер показывает нам многоликого Гоголя. Вот звучит эпизод самого стыдного поступка из детства – маленький Коля испугался кошки и утопил ее, из-за чего потом страдал. Трагический период жизни, связанный с гоголевскими «Выбранными местами из переписки с друзьями» в спектакле решен с намеком на античную трагедию. Тема Рока выходит на первый план. И еще любопытный факт: рассказывают о фантастически дерзкой мечте Гоголя, выдающей мышление зрелого гения, – построить в Москве храм, куда ходили бы люди разных вероисповеданий. Любопытны рассуждения режиссера о том, как вписывался самобытный талант писателя в пространство европейской культуры. Использован сюжет рассказа Анны Зегерс «Встреча в пути»: она смоделировала встречу Гоголя с Гофманом и Кафкой в европейском кафе. Вот и в спектакле три гения разных эпох запросто беседуют о сущности фантастического реализма, о многом другом, в том числе и о критике. Вообще тема взаимоотношений творца и критической мысли – самая повторяемая и больная в этом спектакле. Почему? Наверное, потому, что критики имеют обыкновение приписывать себе позицию большинства, то есть общества, узурпируя власть. А это порой несправедливо. В спектакле образы критиков представлены в виде бездушных белых марионеток. Сколько за этим личной горечи и обиды режиссера – и не только за Гоголя!

Интересно наблюдать, как судьба Гоголя аукается с судьбой Пушкина, первого поэта России. Важную смысловую нагрузку в спектакле несет посмертная маска Пушкина, которая практически весь спектакль не исчезает со сцены. Сколько смысла заложено в этой мгновенной фиксации мимики гения в момент расставания духа с телом! Не в этой ли полуулыбке заложено последнее тайное знание о жизни?

Вообще в этом спектакле важное место отведено разговору о смерти как о тонкой грани между бытием и небытием. Похоже, именно Гоголь с его мировоззрением, не зашоренным реализмом, что-то такое особенное знал о смерти. Не об этом ли его повесть «Старосветские помещики»? Фрагмент из этой повести – самый сильный эпизод в спектакле. Парадоксален выбор артистов. История разыграна Любовью Селютиной и Александром Трофимовым – актерами с репутацией мастеров трагического жанра. Пульхерия Ивановна отдает распоряжения по хозяйству. Вот ее последняя воля: завещает супругу перешить ее платье себе на халат. Далее – угасание Афанасия Ивановича как логическое продолжение смерти жены. Наверное, в этом и есть стиль «Таганки», чтобы на словах о домашнем халате, о рыжиках, о «кушанье» вдруг открывается истинное понимание сильной любви – одновременно с подступившими слезами.

Музыка Альфреда Шнитке дает всему особую перспективу. Художник Юрий Чарышников свободно импровизирует на темы персонажей Гоголя. На легкой ширме нарисован грустный Пьеро с расширенными от ужаса глазами полусумасшедшего. Вероятно, сойти с ума – это побочный эффект прозрения, то есть нестандартно глубокого знания о жизни.