Екатерина Барабаш
Чжан Имоу привез в Берлин ослепляюще красивый фильм «Баба, пушка и лапша».
Фото Reuters
То, чего давно боялись кинематографисты, журналисты и прочие «наблюдатели», кажется, почти произошло. Берлинский фестиваль преисполнился гордости за самое себя, собственную историю и героическое прошлое. И, похоже, эта гордость отнимает у организаторов фестиваля все время и все силы. А что до кино – так оно никуда не уйдет.
Сказать, что программа в этом году слабая, было бы преувеличением. Здесь есть вполне достойное кино, способное примирить всякого взыскательного специалиста с лавиной средних картин, что рушится на его голову каждый день. Однако, скажем, румынский фильм дебютанта Флорина Сербана «Захочу свистнуть – свистну» уже не стал откровением, как несколько лет назад картина его соотечественника Кристиану Мунджиу «Четыре месяца, три недели два дня», впервые для Румынии завоевавшая «Золотую пальмовую ветвь» Каннского фестиваля. Теперь уже ясно, что румыны отвечают за европейский жесткий артхаус. Они снимают спокойно, деловито, с негромкой экспрессией – о тяжких человеческих грехах, о прощении, о долге, о любви. И герой картины Сербана – 18-летний парень, досиживающий последние дни в колонии, – неулыбчивый, закрытый, но, как оказалось, умеющий любить так, как не умеет никто на свободе, – это и есть самый типичный, самый характерный типаж для современного европейского кино.
Еще недавно бремя ответственности за кинематограф Старого Света несли датчане. Изобретя «Догму» с ее ручной камерой, отсутствием музыки, естественными шумами в кадре, они пустили свое детище по свету, а сами, похоже, наигрались. Триер ушел в глубины подсознания в поисках «Антихриста», оставив своего товарища и второго идеолога «Догмы» Томаса Винтерберга охранять старые принципы. В память о былой ответственности за европейцев Винтерберг привез на конкурс Берлинале типично «догмовский» фильм «Субмарина» о двух братьях с изломанными судьбами, вынесшими из детства тугой комок комплексов.
Со строгой экспрессией молодых румын и экзистенциальными размышлениями средневозрастных датчан соседствуют неожиданно аляповатые и ветвистые до смертной тоски выпады старейшин. Лидер «пятого поколения» китайского кино Чжан Имоу, выстреливший здесь 20 лет назад «Красным гаоляном», на сей раз опять собрал пороху и пальнул фильмом «Баба, пушка и лапша». От красоты его картин буквально слепит глаза, и в слепоте даже не сразу понимаешь, что фильм – вольное переложение дебюта братьев Коэнов «Просто кровь», еще более кровавое и куда более бессмысленное. Через 20 минут хочется уйти (да не испугает имя классика!), потому что все предельно ясно, а трюки и кровь уже засели в печенках надолго. Плечо к плечу с Имоу встал Мартин Скорсезе, чей «Остров проклятых» вселяет ужас обилием мистических штампов.
Нет-нет, все вовсе не так мрачно. Особенно после того, как посмотришь фильм норвежца Ханса Петера Моланда «Почти добропорядочный». История вышедшего на свободу после 12 лет отсидки и пытающегося приспособиться к свободе убийцы любовника своей жены, во-первых, очень ладно и остроумно снята, и во вторых – являет превосходную тонкую игру Стеллана Скарсгарда, самого плодовитого и востребованного в Голливуде шведского актера.
Скарсгард с Моландом порадовали, но потрясения не вызвали. А крупный фестиваль без потрясения, без однозначного «Да! Это оно!», сказанного хором, не может считаться стопроцентно удачным. Берлин вообще стал излишне интересоваться гламурными околокиношными развлечениями, которые здесь считаются признаками изысканной демократии. То придумают программу «Кулинарное кино», то на Бранденбургских воротах начнут крутить «Метрополис», то громко объявят о приоритетах футбола и секса┘ Все это добавляет интереса обывателя, денег в казну и радости директору Берлинале Дитеру Косслику, который в своем непременном красном шарфе больше походит на распорядителя бала, нежели на директора одного из крупнейших фестивалей. С его легкой руки охрана главной фестивальной точки – Берлинале Паласт – теперь наряжена в ливреи, своим видом напоминая, что чужие здесь не ходят. Какая уж тут демократия.
Берлин
