Одна из приманок фильма «Кошечка» – Виктор Сухоруков в роли младенца.
Кадр из фильма
Фильм Григория Константинопольского «Кошечка» закрывал минувший «Кинотавр», что само по себе престижно. Потом получил приз Гильдии кинокритиков на фестивале «Окно в Европу», и там же Михаил Ефремов был отмечен наградой за лучшее исполнение мужской роли. Хотя сыграл он роль престарелой злобной балерины.
Сыграл, надо сказать, и правда замечательно. Фильм, состоящий из четырех новелл-монологов, открывается печальным выступлением 45-летней тетки в балетной пачке с лицом Михаила Ефремова. Называется «Бешеная балерина». Не очень удачливая танцовщица рассказывает о своих романах, о соперницах, о том, как подожгла когда-то театр за то, что отобрали роль, собирает теперь по помойкам еду и отдает треть нищенской пенсии бывшим коллегам по театру, таким же разнесчастным одиноким теткам. Отдает, чтобы услышать униженное «спасибо» и втайне наслаждаться им до следующей пенсии. Ефремов со всеми своими морщинами, с давно привычным животиком, с мешками под глазами, изукрашенными вульгарными синими тенями, казалось бы, и не старается хоть чуть-чуть походить на женщину. Единственная женская примета – балетная пачка. Ну и эти самые тени. Но в глазах – такая тоска, что черт с ним – мужик или баба, главное, что вся дурацкая жизнь в этих глазах отражается. Как в единственном предмете декорации в кадре – большом зеркале, в которое балерина то и дело смотрится.
На экране – не просто минимализм, выраженный в единственном крупном плане и полном отсутствии декораций. Константинопольский снял фильм за пять съемочных дней в собственной квартире за 80 тыс. долл. – сумма для кино даже не смехотворная, а просто несуществующая. Но тем не менее...
На Ефремове актерские радости кончаются. Следующие три новеллы можно не смотреть – только слушать, удивляясь неожиданному богатству текста, досадуя, что теперь так никто не пишет – просто, образно, изящно и коротко. Словно Антон Павлович откуда-то издалека что-то нашептал. Можно сказать, новый жанр – ожившая литература. Нет, не экранизация, не «Театр у микрофона», а именно живая хорошая проза, в которую вложили еще некоторые деньги, наняли чтецов в костюмах и засняли на пленку. Про чтецов в костюмах – это про всех, кроме Ефремова. Александр Стриженов во второй новелле в роли холостяка-бизнесмена, влюбившегося в миллиарды 50-летней тетки из «Газпрома», старательно изображает водевиль. И делает это так истошно, что и правда хочется закрыть глаза и только слушать. Одна из главных приманок «Кошечки» – Виктор Сухоруков в роли 11-месячного младенца, еще не умеющего ходить, но уже замыслившего зарезать свою противную няньку. Превосходный образец нашей национальной черты – нетерпимости, которую воспитывают с самого детства. В сюжете про младенца главное – вовсе не брутальный сюжет о приобретении ножа для расправы с нянькой, а короткие вставки про отца. Несколько фраз, брошенных мимоходом младенцем про папу, – и становится ясно, откуда в нас ненависть и зависть. Компьютерными усилиями абсолютно разглаженное лицо, во рту соска, рядом с коляской – нянькины ноги. Действительно, очень смешно и необычно. И эта необычность, кажется, пугает Сухорукова настолько, что текст в его устах звучит заученно и скучно. Хотя и роль сложности необычайной. Но за пять съемочных дней, ставших почему-то поводом для гордости создателей фильма – мы, мол, всего за пять дней ЭТО сотворили! – можно ли всерьез разработать и сделать роль? Даже прекрасному Сухорукову, как оказалось, нельзя.
В последней новелле появляется «автор», создавший, как выясняется, этих трех персонажей. Опять – отличный текст, с хорошим смыслом, виртуозно написанный, но обидно не вытянутый. Евгений Стычкин, рассказывающий о том, как некая кошечка диктует ему романы под зорким присмотром писательской «мамочки», в какие-то моменты трогательно беззащитен – классический «маленький человек», как нас учили в школе. Но чуть устремляется за сюжетом в развитие образа – деланые интонации, искусственные жесты. Все рушится. Безмерно жаль.
Две явные удачи в фильме есть – текст и Ефремов. Но создание полнометражного художественного фильма – это не клипмейкерство, которым до последнего времени зарабатывал на жизнь Константинопольский. Небрежение внятной режиссурой, несоответствие актерской игры сложнейшей задаче монофильма, явная поспешность – все это вроде должен перекрыть хороший текст. Но, во-первых, все-таки не Гоголь, во-вторых, остальные заплаты слишком лезут в глаза. Сухоруков с соской, Ефремов в балетной пачке должны бы отвлечь внимание от всех огрехов. Клиповый прием, рассчитанный на очень уж непритязательного зрителя. Досадно – ведь могло получиться идеальное новое кино. Если бы так не спешили.